– Держи себя так, будто тебе до смерти хочется, но дашь только, если посватается.
* * *
– Выхухоль! – сказал Карстен, когда ему представили отмытую и принаряженную шеламку. – Женщины моего рода были подобны первым весенним цветам на солнечном склоне холма, а ты… выхухоль.
И рявкнул:
– А ну встань ровно, ведьма, не кособочься!
Десси в парадном платье и вправду смотрелась «не так чтобы очень». Жесткая расшитая золотом ткань отставала от ее спины на добрых пол-ладони, в плечах платье было беспощадно узко и трещало, несмотря на шнуровку у рукавов, шлейф вздернулся вверх, образовав подобие горба на пояснице, а потайная подушечка, придававшая многообещающую округлость животу, сползла на самые бедра. Кроме того, даже мильдины притирания не смогли смягчить кожу шеламки и свести многолетний загар.
Они беседовали в «Зале арфистки» – шестиугольной комнате с возвышением, где обычно принимала гостей маркграфиня. Сейчас на возвышении жалкой пародией на прежнее великолепие стояли Десси с сестрой и княжья нянька. Карстен в раздражении мерял комнату шагами, отпинывая подсыхающий тростник, которым был усыпан пол. Рейнхард сидел в оконном проеме и покусывал кулак, переживая за судьбу собственной затеи. Росписи на стенах – изящные большеглазые музыкантши и легконогие плясуньи в охряных и темно-красных струящихся одеждах – окончательно убеждали Десси в том, что по сравнению с благородно-рожденными дамами она – именно выхухоль, и ничто иное. С тем, что затея потерпела полный крах, вынуждены были согласиться все.
– Нарядили корову в боевое седло, – проворчала разочарованно Мильда.
Радка сказать ничего не осмелилась, лишь взохнула и поджала губы.
И лишь Рейнхард не сдавался.
– Ну ладно, платья носить ты не умеешь, – обратился он к шеламке. – Но колдовать-то еще не разучилась? Глаза-то гостям отвести сможешь? Будто ты этот самый весенний цветок и есть?
– Колдовать опасно, – отозвалась Десси и, увидев изумленно взлетевшие Рейнхардовы брови, пояснила: – Ты же помнишь, что с этим замком получилось. На каждого колдуна потом другой колдун находится. А про наш замок уже слухов пошло – в подол не соберешь. Ясно, что чужане без своего колдуна сюда не сунутся, а уж он рано или поздно обман почует.
– И что же тогда? – быстро переспросил Рейнхард.
Он догадывался, что шеламка никогда не решилась бы выставить себя на посмешище перед Карстеном, если бы не держала что-то в уме.
– Значит, надо, чтобы все было без обмана. Вспомнила я тут один фокус… Скажи, доменос, в вашем роду женщины молодыми умирали?..
Глава 28
Склеп, как и заведено, располагался в подземелье замка, рядом с винным погребом, угольным подвалом и старой гардеробной.
– Неплохо покойнички устроились! – решил Дудочник, когда они с Десси обследовали подземелье. – Погреться, одежду сменить, винца хлебнуть…
Во времена Большой Уборки до склепа ни у кого руки не дошли, да, впрочем, и грязи особой не было: если какая пыль туда и попадала, ее смывала вода, по капле оседавшая на так и не отогревшихся с прошлой зимы стенах. Холод, сырость и запах нежилого дома.
Склеп оказался невысок – посередине потолок лишь чуть выше роста среднего человека, а в боковые крипты можно заглянуть, только присев на корточки. И не велик – в нем помещалось не более двух дюжин каменных гробниц, напоминавших Десси гусятницы. На крышках гробниц лежали, уставив невидящие глаза в потолок, каменные изваяния их владельцев – кто с оружием, кто с лютней, кто с беркутом на плече, кто с любимой собачкой у ног. Когда приходило время потесниться и принять в это молчаливое общество нового собрата, старейший прах замуровывали в стену, а в освободившуюся гробницу ложился новый граф ди Луна. Погребальную нишу в стене закрывали барельефом, и сейчас со всех сторон на вошедших смотрели мужские, женские и детские лица, исполненные не слишком искусно, но от этого не менее выразительные.
Карстен долго бродил по склепу и инспектировал родственников при свете чадящего факела. Наконец он нашел желанную могилу и подозвал Десси и остальных.
– Вот, – представил он покойницу, – Энвер ди Луна, моя тетка по отцу. Умерла семнадцати лет от роду или около того.
– А от чего померла? – Радка прониклась к покойнице таким сочувствием, что посмела задать вопрос господину маркграфу, перед которым в обычной жизни она отчаянно трусила.
– Не знаю, – рассеянно отвечал Карстен. – Это же лет тридцать назад было, если не больше. Кажется, матушка говорила, «от тоски».
– От скуки, – буркнул Рейнхард и тут же заработал от брата подзатыльник.
– А что?! – тут же принялся оправдываться юный неслух. – Вон отец тоже всегда говорил: «Девке любая блажь прийти может, хоть Энвер нашу вспомни», – и ловко увернулся от второй затрещины.
Десси, не слушая перепалку братьев, рассматривала каменную графиню. Действительно молодая и, вероятно, миловидная – резчик даже не стал надевать ей на голову покрывало, а на пальцы колец, но любовно выточил каждую прядь пышных кос, каждый точеный пальчик и чуть удлиненные запястья. Лицо же изваяния основательно разъела вода, и догадаться, каким оно было прежде, оказалось невозможным. Ну да ладно, нам с лица воды не пить!
Десси положила ладони на грудь каменной девушки и прислушалась. И едва не отпрянула от неожиданности. В этой гробнице не ощущалось ни покоя, ни пустоты нежилого дома. Нет! Напротив, сквозь руки шеламки хлынули такая тоска и такой гнев, каких живой человек и впрямь мог не выдержать. Энвер не ушла за Меч Шелама, она осталась здесь – это Десси чуяла так же ясно, как чуешь запах человека, лежащего с тобой в одной постели. Энвер была здесь, и ей это очень не нравилось.
– Ну-ка, сходите за ломом, откроем крышку! Тут что-то не так! – распорядилась Десси.
Карстен удивился, но повиновался.
Вдвоем с Рейнхардом они сдвинули, а потом и вовсе отвалили тяжелую каменную крышку. И тут Мильда в ужасе прикрыла рот ладонью и схватилась за шипастый солнечный талисман Рейнхарда. Карстен негромко выругался. А Радка спрятала лицо в Дессиной юбке.
Они ожидали увидеть в гробу кучку костей да скалящийся череп. Вместо этого там лежала юная дева в голубом парчовом платье и белой мантии. Ее светлые, перевитые серебряными нитями и алыми лентами косы больше всего испугали Радку. Они казались совсем живыми.
Десси однако осталась невозмутимой, и Радка рискнула оторваться от ее юбки и еще раз взглянула на покойницу.
Нет, девушка не казалась спящей – она выглядела именно мертвой. Ее закрытые глаза ввалились, нос и скулы заострились, кожа на руках – сморщенная и сухая, как у старухи. Но невозможно было поверить, что ее похоронили не сегодня поутру, а тридцать лет назад.
– Что это, ведьма? – спросил Карстен. – Чудо? Колдовство?
Десси покачала головой: