– У прежнего лорда Стэплфорда было особое отношение к миссис Уилсон? – уточнила я.
– Ну да. Ходили слухи, что у них случилась какая-то история в прошлом, если ты понимаешь, о чем я. И хотя мне никогда в это не верилось, все ж таки не думаю, что она родилась такой сушеной селедкой.
Я помотала головой, стараясь привести мысли в порядок.
– А что с миссис Уилсон не так? В чем ей нужно было попустительствовать?
– Ты же слышала – она сказала, что пойдет выпьет чайку. Не понимаешь, что это значит?
Я остановилась и с удивлением посмотрела на Мэри:
– Кажется, нет.
– Выпьет чайку, – веско повторила Мэри, не дождалась моей реакции и вздохнула: – К бутылке она приложится, а не к чашке. Ясно?
– Она пьяница? – дошло до меня наконец.
– Позволяет себе время от времени. У нее эта проблема всегда была. Но обычно она держала себя в руках, и пьянство не мешало ей управлять хозяйством, а с тех пор как старого хозяина убили, у нее крыша слегка накренилась.
– У нее есть дети?
Мэри расхохоталась:
– Как тебе такая глупость в голову пришла? Конечно, нет. И я сильно подозреваю, что у нее никогда ничего не было с мужчиной… ну ты понимаешь.
– Но ты ведь сказала, что она и лорд Стэплфорд…
– Ничего я такого не говорила! – фыркнула Мэри. – Я имела в виду, что у покойного лорда Стэплфорда были к ней особые чувства, а это не то же самое, что… ну ты понимаешь. Соберись уже, дорогуша, что у тебя с соображалкой? И вообще, беги скорей, мистер Холдсуорт ждать не любит.
Мистера Холдсуорта я нашла в служебном помещении для дворецких. Он стоял у стола, который, видимо, сюда специально принесли недавно, потому что из-за него в комнатке стало совсем тесно. На столе были разложены карточки с надписями, и мистер Холдсуорт с очень озабоченным видом изучал их, то и дело вытирая платком вспотевший лоб. Когда я вошла, его лицо просветлело.
– Эфимия! Отлично! Я не очень рассчитываю на положительный ответ, но все-таки вдруг ты что-нибудь знаешь о столовом этикете… особенно о том, как нужно рассаживать гостей?
– Совсем чуть-чуть, – нервно ответила я, но дворецкий обрадовался.
– Замечательно! Иди скорей сюда. Я думал, моих познаний в этом деле хватит, но у нас сегодня такой грандиозный прием… Вот, например, с кем из аристократов можно посадить рядом архидиакона?
– А разве не леди Стэплфорд составляет списки?
– Обычно этим занимается миссис Уилсон.
– Ах, вот как… – сказала я, глядя прямо в лицо дворецкому.
Он отвел глаза:
– Ты здесь недавно, Эфимия. Все не так просто, как тебе кажется.
– Вы ее прикрываете.
– Да. Так ты поможешь мне или нет?
Признаюсь, мне очень хотелось немедленно развернуться, подняться на господский этаж к леди Стэплфорд и сдать пьянствующую экономку со всеми потрохами на блюдечке с голубой каемочкой, вернее, на одном из тех серебряных подносов, которые я по приказу миссис Уилсон вчера полировала до глубокой ночи. Однако воспитание в семье викария имеет массу побочных эффектов – например, усвоенное с детства понятие о христианском милосердии. Так что я села за стол рядом с дворецким.
– Вы очень разумно распределили места для гостей. Но вот этих двоих, по-моему, лучше пересадить.
Мистер Холдсуорт испустил душераздирающий вздох.
– Но тогда братья Уиртингтон окажутся один подле другого, а они много лет не разговаривают!
– Сословные соображения должны превалировать над личными, – сообщила я, подражая авторитетному тону матушки. – Но подумаем, что тут можно сделать. Расскажите мне все, что знаете о гостях, и мы постараемся набросать план рассадки, который обеспечит мирную атмосферу за ужином.
И мистер Холдсуорт рассказал. О столовом этикете дворецкий, может, и недостаточно знал, зато ему была известна вся подноготная приглашенных до самых интимных подробностей. Впрочем, к его чести, должна сказать, что от таких историй, которые могли бы вогнать меня в краску, он меня избавил, воспользовавшись скромными намеками. Лекция и составление плана рассадки заняли у нас полчаса.
– Я весьма впечатлен, Эфимия. План идеальный!
– Ну идеальным я бы его не назвала, но, по-моему, нам удалось соблюсти иерархию и при этом предотвратить возникновение конфликтных ситуаций.
– Где ты этому научилась?
– У матери.
– У матери? Кто же ты такая?
Я откинулась на спинку стула. Глаза болели оттого, что так долго пришлось разбирать мелкий витиеватый почерк на карточках.
– Теперь это уже не важно. Наверное, завтра меня уволят.
– Ты оказала мне огромную услугу, Эфимия. Но если сегодняшний прием пройдет неудачно, нас тут всех уволят. А если прием удастся на славу, весь штат прислуги будет благодарен в первую очередь тебе.
Я фыркнула, и будь рядом моя матушка, она бы упала в обморок от такого поведения.
– Боюсь, весь штат прислуги невысокого мнения обо мне.
– Я никогда не думал о тебе дурно.
Эти слова мистера Холдсуорта прозвучали так ласково, что у меня защипало глаза от подступивших слез.
– Я внучка герцога! – внезапно выпалила я. – Дед лишил мою мать наследства, когда она вопреки его воле заключила неравный брак. Мой папа был викарием.
– Значит, в тебе сочетаются благородство и духовность. И, осмелюсь сказать, ответственность, раз ты пошла искать работу из-за трудных финансовых обстоятельств семьи.
– У меня есть младший брат.
– Стало быть, жестокость твоего деда не передалась через поколение.
Мне внезапно захотелось рассказать ему все без утайки – после смерти отца никто еще не говорил со мной так долго и с таким теплым участием. Появилось неодолимое желание уткнуться носом в плечо мистеру Холдсуорту и оросить его девичьими слезами. Но после признания в том, что я герцогская внучка, нельзя было позволить себе разрыдаться на плече у дворецкого.
– Родственники могут быть очень жестокими, – продолжал мистер Холдсуорт. – Моя племянница…
Он не договорил, потому что из-за двери донесся шум – двое мужчин спорили на повышенных тонах. Слов разобрать я не могла, но узнала голос мистера Бертрама и сразу вскочила:
– Мистер Холдсуорт, я пойду, мне нужно повидаться с мистером Бертрамом.
В глазах дворецкого мелькнула тревога, он протянул ко мне руку: «Эфимия!..» – но поймал лишь воздух – я уже выскочила в коридор.
– Бизнес?! Опять этот чертов бизнес! Поставлять в Африку ружья, из которых будут расстреливать местное население, – ты называешь это честной торговлей?!
– У тебя хватает наглости читать мне мораль, братец? Да кто бы говорил! Уж меня-то ты не одурачишь! Если бы тебя это действительно волновало, ты давно сбежал бы из дома!