Возможно, Алиса была не права, возможно, она ошиблась, возможно, Матвей убил двух Маш – абсолютно разных. Может быть еще тысяча «возможно»! Но я не верю Стасу. Кожей чувствую исходящую от него опасность. К тому же если Матвей такое чудовище, то почему он оставил в живых свидетеля его преступлений? Проще было бы избавиться от него.
У меня в голове крутится еще много вопросов: как Стас меня нашел? Если они были знакомы с Дашей, почему не рассказал следствию о своих подозрениях? И откуда он знает Габриэля? «Убегай так далеко, как только сможешь, принцесса. Я найду тебя и унесу с собой», – вспоминаю я сообщение от Матвея. Это любимое обещание монстра – отыскать меня и унести с собой. Эти странные слова привели меня в чувство. Это не Матвей, это монстр. И я должна получше спрятаться от него, чтобы он не смог меня отыскать.
Изо всех сил я бегу к домам, на ходу доставая из сумки любимый нож для писем. Задыхаюсь, чувствую боль в боку, но не останавливаюсь. Если бы я была в нормальном состоянии, ни за что бы не села в машину к Стасу, не стала бы верить его словам. Но я была морально убита, не могла мыслить рационально и слепо доверилась.
Я несусь по какому-то пустырю, падаю, встаю и бегу снова, подальше от Стаса. Я должна спастись. Не успею – и все пропало. Дома со светящимися окнами совсем близко, нужно сделать последний рывок. Последний! Я затеряюсь среди каменных джунглей, только бы добраться. Через арку я забегаю в пустой двор, понимая, что спасение близко, почти на ладони, однако меня вдруг больно хватают за предплечье. Я пытаюсь отпихнуть преследователя, но тщетно. Меня крепко держат. Страх едкой дымкой облепляет мое лицо, туманит зрение. Мне кажется, что это конец.
– Куда собралась? – спрашивает Стас, тяжело дыша.
Он догнал меня – оббежал дома и перекрыл дорогу. Понял, что я совершила побег. Его глаза злы, а улыбка напускная, будто высеченная из камня.
– Отпусти! – прошу я с отчаянием.
– Зачем ты убежала, дура? – злится он. – Я же сказал, что везу тебя в безопасное место! Что, хочешь, чтобы Веселов живого места на тебе не оставил? Чтобы прикончил? Да хватит дергаться, идиотка!
– Что ты хочешь? – спрашиваю я, крепче сжимая нож и пытаясь понять, куда его лучше воткнуть. Убить им нельзя, но ранить – запросто.
– Спасти тебя!
– Ложь! Ты мне соврал! – кричу я.
Его лицо меняется.
– Догадалась? А я ведь прекрасный актер. И ведь хотел как лучше, – выдыхает Стас. Он в ярости. Как же ты мне надоела! Столько проблем и…
Он не заканчивает фразу – я с силой втыкаю свой жалкий нож в его бедро. Стас орет от неожиданности и отпускает меня. Я снова бегу, но он вновь легко догоняет меня и валит на землю. Я пытаюсь кричать, но Стас закрывает мне рот ладонью, пахнущей табаком. И что-то вкалывает в шею. Мои руки и ноги моментально перестают меня слушаться. Глаза закрываются.
– Как ты меня достала, – с досадой шепчет Стас и оглядывается по сторонам – нет ли свидетелей? Что они оба в тебе нашли, а?
– З-зачем?.. – с трудом спрашиваю я, изо всех сил борясь с темнотой, которая накрывает меня.
– Потому что так хочет Габриэль, – весело отвечает Стас, и я теряю сознание.
* * *
Габриэль стоит у холста с картиной и рассматривает ее. Ему не нравится то, как на лицо мертвой девушки падает лунный свет и как ложатся тени. Жаль, что она уже покоится в земле под розами в саду, что находится за мастерской. И больше не может позировать.
– Что же делать? – сам себя спрашивает художник.
Он не чувствует удовлетворения от картины. Только лишь нарастающее беспокойство. Что же еще не так, кроме игры света и теней? Что же не так?
Его мысли прерывает телефонный звонок.
– Я привез его, – слышит Габриэль мужской голос.
– Спасибо, Константин. Расположи нашего гостя в особой комнате.
– Сделаю, – отвечает водитель Матвея, прекрасно понимая, о чем идет речь.
И добавляет:
– Вместе с ним девушка, его бывшая подружка. Вам понравится. Красивая.
– Замечательно. Ее – в подвал. Пусть отдыхает с остальными. Где Стас? – любопытствует Габриэль, не отрывая взгляда от картины. Беспокойство нарастает все больше.
– Едет, скоро будет. Ангелина сбежала от него, но он ее нашел.
– Шустрая девочка, – смеется Габриэль. – Что ж, следи за гостем и дай мне знать, когда он придет в себя. Пора расставить точки над «и».
Он отключается и снова смотрит на картину.
Внезапно художнику становится понятно, в чем дело. Что ему так не нравится, что беспокоит.
Мертвая девушка на холсте открыла глаза и следит за ним. Ее глаза как у пластиковой игрушки – белые и пустые, без радужки, с одним только черным зрачком. Он двигается туда-сюда, будто маятник.
Габриэль хмурится, берет кисть и черную краску. И начинает методично закрашивать ей глаза. Два черных круга на безжизненном лице. Она больше не посмеет за ним следить. Ни одна из его картин не посмеет этого делать.
Габриэль окунает палец в черную гуашь, высовывает язык и проводит по нему, оставляя черную полосу. А затем покидает мастерскую. Однако вновь останавливается у лестницы, под которой находятся стеллажи, и берет фотографию в деревянной рамке, на которой изображены мальчик и девочка.
Габриэль вытаскивает снимок из-под стекла – оказывается, он сложен вдвое. Его тонкие, аристократические пальцы разгибают фото, и видно, что на нем запечатлены не двое детей, а трое. Мальчик лет двенадцати и две абсолютно одинаковые девочки. Близняшки. Одну из них мальчик обнимает за плечо, и она улыбается. Другая сидит поодаль, и лицо ее хмурое.
Габриэль смеется.
* * *
Матвей приходит в себя с тихим стоном и открывает глаза, чувствуя, как разрывается от боли голова. По телу разлита слабость. Во рту горчит. Мысли путаются. Он обездвижен – сидит на железном стуле с заведенными назад и связанными руками. Ноги тоже связаны. И все, что он может, – поворачивать голову.
Матвей с трудом осматривается и понимает, что находится в полутемном сводчатом помещении без окон и с неясными изображениями на потолке и стенах, похожими на росписи в храмах. Рядом с ним еще несколько железных стульев, но пустых. Пахнет гнилыми цветами – повсюду горшки с засушенными мертвыми розами.
Последнее, что Матвей помнит: Ангелина, сидящая на заднем сиденье машины, которая хочет его поцеловать. Помнит глухую ярость, сжавшую его в своих тисках, помнит удивление, страх, снова ярость, из-за которой он перестал себя контролировать. А еще он прекрасно помнит, что это была не его Ангелина. И осознание этого было похоже на пронзившую его тело молнию.
От нее не пахнет ванильным мороженым. Ее запах – пионы и какао, а еще – масляные краски. У нее другая мимика и другой взгляд – острый, терпкий. На шее – маленькая родинка, которую он раньше не замечал. И нет крохотного шрамика на ладони. Это не Ангелина Ланская. Не его принцесса, которую он любил и ненавидел, а другая девушка с ее лицом и фигурой.