– А где ты видел?
– У него была закрытая выставка. Пришлось идти.
– Не общайся с ним, – вдруг прошу его я, хотя не собиралась говорить об этом.
Эти слова сами собой срываются с моих губ – как лепестки роз, на которые подул ветерок.
– Почему? – спрашивает с интересом Матвей. Габриэль – странный тип, но все вы, художники, не в себе. Он неплохой. В больших дозах его не выдержишь, но иногда пообщаться можно.
– Может быть, ты просто не знаешь его пороков?
– А ты знаешь?
– Он мне не нравится, волчонок, – повторяю я жалким голосом.
Мне так хочется убежать, скрыться подальше от Габриэля, но я не могу.
– Мне не нравится твоя подружка, – отзывается Матвей. – Я же не прошу тебя перестать с ней общаться.
– Твоя подружка мне тоже не нравится! – вспыхиваю я, имея в виду Яну. – Но я тоже не запрещаю вам общаться, хотя…
Я замолкаю. Мне хотелось сказать: «Хотя очень ревную тебя к бывшей», но Матвей интерпретирует иначе. В своем стиле.
– Хотя хочется это сделать? – продолжает он за меня. – Ангелина, я без ума от тебя, но это не значит, что ты можешь мною управлять. Я не твоя собачка на поводке.
– Я и не имела в виду ничего такого, – отзываюсь я устало.
Сил раздражаться или спорить с ним нет.
– Тогда какого черта ты так говоришь про Габриэля? Если он не понравился тебе по действительно стоящей причине, назови ее. А если это каприз, будь добра, держи свое мнение при себе.
Слова Матвея колкие и жесткие, и я, не желая больше продолжать с ним диалог, отворачиваюсь. Обычно ему нужно время остыть. Этот человек снова появился в моей жизни. Он снова испортит ее – я знаю, но не говорю ничего Матвею. Я не признаюсь.
Матвей привозит меня домой – все это время мы не говорим друг другу ни слова. Он обижен на свои иллюзии относительно меня. Я не могу вылезти из темного мира своей печали и грусти. Мы говорим друг другу лишь сухое «Пока», я выхожу из машины и иду домой. Впервые за долгое время мне становится не по себе в подъезде. Я словно возвращаюсь назад, в те времена, когда боялась того, кого называла Поклонником.
Я захожу домой, разуваюсь, иду в ванную комнату. Тщательно мою руки, пытаясь отмыться от невидимой грязи. Потом просто держу их под холодной водой. А когда раздается звонок в дверь, вздрагиваю. Неужели все началось сначала?
Я иду открывать дверь, думая, что это Габриэль. Что он, словно дьявол, пришел за моей душой. Но это Матвей. Он хватает меня за мокрые холодные руки, согревая их своими ладонями, и покрывает мое лицо поцелуями, а потом, касаясь лбом моего, шепчет:
– Прости, принцесса. Я был слишком груб.
– Не извиняйся, – тихо говорю я, крепко держа его за пояс, словно снова собралась падать с ним в бездну. – Это ведь признак слабости.
– Ты моя слабость, – отвечает он и снова целует.
Мы проводим время вместе до позднего вечера. Я и он. По привычке Матвей что-то хочет заказать в ресторане, но я останавливаю его.
– Можно мне приготовить тебе ужин? – робко спрашиваю я. – Я закупилась почти на неделю в супермаркете.
– А ты умеешь? – искренне удивляется он.
– Конечно, – смеюсь я. – На самом деле я долгое время ничего не умела, но когда маму положили в больницу и я полгода жила одна, то научилась. И ей готовила, и себе.
– Что с ней случилось? – спрашивает он.
И я рассказываю ему про ее болезнь, про реанимацию, про долгое восстановление, про то, что нас выручала и выручает вторая квартира, которую мы сдаем, потому что ее зарплата и моя стипендия не особо большие.
– То есть твоя мама уехала на море, чтобы дышать свежим воздухом? – уточняет Матвей.
– Да. К сестре в Крым. Теперь каждый день видит море. Представляешь, как это здорово? Моя мечта жить в своем домике на море и каждый день писать его и заряжаться вдохновением. Правда, послезавтра она уже вернется. Надо будет убраться дома и приготовить что-нибудь вкусное. Она любит наполеон.
– Я тоже, – говорит вдруг Матвей.
– Тебе тоже достанется, – смеюсь я.
– Скажи мне, во сколько прилетает твоя мама, я ее встречу.
– Приезжает, – поправляю его я. – На поезде. Но не надо, я сама. У тебя ведь работа.
– Я же сказал, что встречу, – возражает он. Как ты сама ее встретишь? Потащишь сумки?
– Ну, как-то же я ее провожала, – пожимаю я плечами и, проходя мимо, треплю его за волосы.
– И что ты будешь мне готовить? – интересуется он.
– Хочешь пасту?
– Приготовь то, что ты любишь больше всего.
– Пельмени, – смеюсь я. – Ладно, выбирай: запеканка или макароны по-флотски. Я, конечно, понимаю, что ты не привык к этому, мой избалованный волчонок, но ты сам захотел!
Теперь меня почему-то не смущает, что он из другого слоя общества. Мы принимаем друг друга такими, какие мы есть. По крайней мере, стараемся. Он выбирает картофельно-мясную запеканку, и я готовлю ему с радостью. Это впервые, когда я готовлю для любимого человека.
Он сидит на кухне и внимательно наблюдает за мной, изредка ловит за руку и целует, даже пытается помочь, но я не разрешаю – он мой гость. Когда я в очередной раз оборачиваюсь на Матвея, он пристально смотрит на телевизор.
– Взглядом ты его не включишь, – говорю я и протягиваю пульт.
Он только смеется.
– Какая у тебя мама? – спрашивает он вдруг, когда я ставлю запеканку в духовку и усаживаюсь напротив, забравшись на стул с ногами.
– Добрая. Заботливая. Беззащитная. Знаешь, она очень интеллигентная и не умеет давать отпор хамам. У нее была сложная жизнь – родители рано ушли, муж – мой отец – погиб в аварии еще до моего рождения. Но она очень сильная и все стойко пережила. Знаешь, я ею горжусь, – признаюсь я. – А когда окончу университет, хочу устроиться в хорошее место, чтобы зарабатывать нормальные деньги и помогать ей. Мама работает в детском саду старшим воспитателем и очень любит свою работу. Когда-то она пыталась сменить профессию, даже домработницей трудилась, но в итоге снова вернулась в детский сад. На каникулах я подрабатываю там.
Я пью горячий черный чай, держа кружку обеими руками. Скоро приедет мама, и меня это радует. Я даже забываю о встрече с Габриэлем.
– А какая у тебя мама? – спрашиваю я Матвея.
Он сцепляет пальцы перед собой и смотрит на них. Кажется, это не самый удачный вопрос. Если про отца он что-то рассказывал, то про маму – нет. Может быть, не стоило спрашивать?
– Я ни разу не позвал тебя к себе… – осторожно начинает Матвей.
– И?
– Из-за матери. Дело в том, что моя мать, она… Матвей замолкает и смотрит на кончики своих пальцев. – Она нездорова.