Черный лебедь мирового кризиса - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Хазин cтр.№ 62

Но как только сложилась такая ситуация (условно — где-то в 60– 70-е годы), мы почти автоматически снова пришли к тому, что решения принимаются на уровне «свой — чужой». Или же сложным консенсусом. До какого-то времени еще действовала инфраструктура, созданная в прежние времена, в которой на ключевых местах еще находились специалисты, помнившие, что принимать решения нужно на основе объективных тенденций, а говорить правду. Но эта инфраструктура быстро пришла в негодность, у нас — чуть быстрее, на Западе — чуть медленнее, и вот мы столкнулись с печальным результатом.

Руководители современных стран не имеют базового экономического образования, они не понимают экономики. Соответственно, находятся под жестким прессингом формальных статусных параметров (престижные университеты, премии, экспертные должности). А они все формировались последние 30 лет в рамках системы финансового капитализма, массированной эмиссии, что и сформировало современную экономическую теорию. Которая, естественно, и объясняла миру (и политикам в том числе), что именно эта модель единственно правильна.

В России ситуация еще хуже, поскольку экономические решения принимают у нас либерасты, которые тупо исполняют рекомендации внешних сил, преследующих, как понятно, свои личные цели. Которые к нашим интересам могут не иметь никакого отношения.

И вот результат. Описать современный кризис эта модель, которую условно можно назвать монетаризмом, не может. Это просто исключено: сама теория создавалась для пропаганды модели «финкапа», в ней даже терминов соответствующих нет. Я лично много раз, еще в начале 2000-х, пытался объяснить даже не экономистам, а просто людям, прослушавшим соответствующие курсы, концепции структурных проблем современной экономики. Они страшно возмущались и требовали, чтобы я сформулировал свои выводы на основании «научных» терминов! А когда я отказывался, говорили, что это означает, что соответствующих эффектов просто нет. Так и вспоминается окончание старого детского анекдота: «Как же так, жопа есть, а слова такого нет!»

Есть и еще один эффект: монетаристы, которые являются экономистами (а таких немного, но есть, хотя современные монетаристы, по сути, скорее пиарщики, пропагандирующие «единственно правильную экономическую теорию»), конечно, уже понимают, что происходит. Но здесь вступает в силу корпоративная солидарность: все друзья и товарищи в одном «лагере», нельзя их критиковать и говорить об их некомпетентности. В результате компетентные (которые, конечно, есть) молчат, а говорят некомпетентные. И, как следствие, вместо объективного анализа ситуации, которую мы здесь уже много раз приводили, мы видим попытки применить типовые приемы, которые вообще не работают в нынешней ситуации. Плюс — жесткое требование политиков «дать позитив».

Его и дали — много месяцев говорили о «зеленых ростках» и близком «конце кризиса», в результате сами в него поверили. И приняли решение в июне объявить о конце кризиса и начале постепенного ужесточения денежной политики. Объективно никаких оснований для этого не было, как следствие — майский обвал фондовых рынков. И стало понятно, что сложный консенсус всех участников разных G разрушен, а собрать новый уже просто не было времени.

И все! Поскольку говорить по существу на прошедших мероприятиях некому, то случился конфуз — о кризисе не говорили вообще. Точнее, часть тех слов, которые должны были прозвучать в утвердительном залоге («кризис — прошел!»), прозвучали в будущем времени. И только. Но согласитесь, прозвучало это как-то неубедительно. И самое главное, всем стало понятно, что более или менее внятной теории у наших властей нет. Ни у одной страны. И это и есть главный вывод из событий последних выходных.

Вопрос о том, чем нынешний кризис принципиально отличается от многих предыдущих, неоднократно поднимается в различных СМИ и даже в профессиональных спорах экономистов (разумеется, имеются в виду именно те люди, которых интересуют процессы, происходящие в реальной экономике, а не схоласты, повторяющие бессмысленные мантры, давно уже имеющие слабое отношение к реальности, или, тем более, откровенные пропагандисты, за деньги отстаивающие верность «единственно правильного» монетарного учения). Существует много вариантов ответов, и сегодня мы обсудим один из них.

Начнем с простого наблюдения: если на обычном рынке растет спрос (увеличивается количество покупателей или та сумма, которую они готовы на этом рынке оставить), то начинают расти и цены. Причем масштаб этого роста зависит от изменения спроса достаточно сложным образом: иногда даже незначительный рост спроса вызывает существенный рост цен, иногда — наоборот.

А вот теперь давайте вспоминать механизм «рейганомики». Состоял он в том, что с 80-х годов сначала в США, а затем и во всем мире денежные власти начали стимулировать рост спроса за счет выдачи потребительских и ипотечных кредитов. То есть фактически создали условия для постоянного роста цен. Этот эффект хорошо заметен: инфляция последние 30 лет была высокой, даже несмотря на то что официальная статистика различными способами ее уменьшала. Более того, поскольку рост спроса перераспределялся между различными рынками неравномерно, то рост цен на различные группы товаров также был неравномерен.

При этом сами растущие рынки достаточно сложно влияли друг на друга: например, спрос на молоко, может быть, и не вырос, но за счет роста арендной платы и стоимости перевозок, кормов и ветеринарии выросли издержки производителей, которые, естественно, переложили их на потребителей. То есть кроме «естественного» инфляционного фона, связанного с ростом спроса, возник и эффект инфляции издержек.

Еще более сложный момент — это появившиеся новые отрасли, например информационные технологии. Поскольку их в значительной мере не существовало до начала «рейганомики», говорить о росте цен в них некорректно. Но они могли получить намного более выгодные стартовые условия, если бы политики стимулирования спроса не было. Также есть серьезные основания считать, что некоторые секторы или даже отрасли экономики вообще могли не появиться, если бы не политика последних 30 лет.

Выражаясь более точным языком, структура современной экономики, как производства, так и спроса, существенно искажена в том смысле, что она не может существовать без постоянной искусственной поддержки со стороны кредитных механизмов. Или, иначе, ее равновесное состояние находится сильно в стороне от нынешних макроэкономических параметров.

Как мы уже знаем, механизм современного кризиса — это падение совокупного спроса, связанное с невозможностью больше поддерживать постоянную кредитную накачку в условиях, когда исключено дальнейшее снижение стоимости кредита. Причем падение существенное: для США равновесное состояние спроса по спросу/ доходам населения лежит на уровне ниже нынешнего примерно на 6 триллионов долларов в год! Для мира это соответствует падению как минимум процентов на 25–30!

Падение спроса неминуемо вызовет обратный эффект — цены на продукцию будут падать. Поскольку производственные цепочки достаточно длинные, то процесс этот будет распределяться по экономике достаточно долго. И главный вопрос современности, который теоретически должен волновать всех, от бизнеса до государства, от общественных организаций до международных: как именно будет устроена окончательная, посткризисная структура спроса и, соответственно, производства, обеспечивающего его рентабельность. Ну и, конечно, какого масштаба эксцессы могут возникнуть в процессе достижения этого равновесного состояния. А сегодня невозможно даже сказать, какие отрасли вообще не смогут существовать в новых условиях, а какие, наоборот, будут активно развиваться за счет того, что их издержки упадут сильнее, чем спрос на их продукцию.