Кровь Тулузы - читать онлайн книгу. Автор: Морис Магр cтр.№ 78

Я несколько раз глубоко вдохнул. Увы, многие ароматы мгновенно улетучиваются, и Дева, видимо, источала как раз такой аромат.

Описав круг, мы вернулись на прежнее место, то есть на площадь, где стояло распятие в испанском костюме. Певец только что окончил петь и, воздев вверх руку с гитарой, победоносно потрясал ею. Я услышал несколько восторженных возгласов, долетевших с разных сторон: певца хвалили за голос.

— Теперь все видят милосердную Деву, — прошептал Торнебю, — и каждый может удостоиться её чудесной доброты и получить у неё утешение.

Молитвенно сложив руки, он с обожанием уставился в одну точку — видимо, туда, где стояла чудесная Дева. Точка эта находилась неподалёку от певца с восковым лицом.

Я тронул за плечо старика, смотревшего, как мне показалось, в том же направлении.

— Что вы там видите? — спросил я.

— Лорана из монастыря миноритов. Он приходит сюда почти каждый вечер. Жаль, что он поёт так плохо.

— И больше там никого нет?

— Есть. Его приёмный сын.

— И больше никого?

Старик с удивлением посмотрел на меня.

— Вы же прекрасно видите, что никого.

Торнебю дёрнул меня за рукав и потащил в улочку, ведущую к собору Сен-Сернен.

— Те, кто видит милосердную Деву, не любят признаваться, что они её видят. Это всем известно. Бывают такие милости, которых можно лишиться, коли начать о них рассказывать.

— О Торнебю, — ответил я, — для меня милостивая Дева станет реальностью, только когда я смогу убедиться в её существовании посредством собственных ощущений. Поспешим, если хочешь, чтобы я коснулся платья Девы и увидел тонкий пальчик, который видел ты.

— Нет ничего проще, — воскликнул Торнебю. — Прикоснувшись к ней, вы почувствуете лёгкий жар в руке и сладостный бальзам на сердце.

Мы ускорили шаг; я глубоко дышал, пытаясь уловить запах роз и фиалок.

Вероятно, нас задержала моя нерасторопность. Когда мы поравнялись со старым кладбищем, милосердная Дева было уже далеко. Неожиданно Торнебю сказал:

— Вот она, только что исчезла в стене собора, в том месте, где нет двери. Смотрите, там, немного правее могилы графов, на кирпичах остался светящийся след. Это её след. Но я не смог бы в точности сказать, белого или голубого цвета у неё платье, ибо цвет его неуловим.

— О Торнебю, я тем более не смогу определить сей цвет.

Великая печаль охватила меня, потому что чувства, посетившие меня, были мрачные, и мне пришлось сделать над собой великое усилие, дабы не впасть в грех зависти.

— Не слышал ли ты, о Торнебю, смех, напоминающий хрустальный звон? Это невесомый смех, проникающий сквозь стены гораздо быстрее смеха тяжёлого, звучащего гулко и протяжно. Моя супруга, заплетающая свои длинные волосы цвета ночи в косы, часто смеётся звонким хрустальным смехом. Но каким бы пленительным ни был смех, он утрачивает свою ценность, когда звучит слишком часто. Слышишь — она опять смеётся!

В моё время ставни закрывали с наступлением сумерек. Сейчас этот обычай — как и многие другие — утрачен. Люди зажигают масляные лампы, и прохожие, каковыми являемся все мы, ибо — подчёркиваю — мы все являемся обыкновенными прохожими, видят, как за квадратиками стёкол мелькают силуэты. Как думаешь, почему люди оставляют ставни нараспашку? А потому, что в их доме царит радость. Они как бы говорят: мы счастливы, и нам нечего скрывать. Несчастливые предпочитают пребывать невидимыми, один на один с завладевшим их душой мраком.

В моём доме все всегда предпочитали веселье и не терпели уныния. Словно два молчаливых приятеля, крыльцо обрамляли две каменные колонны. Окна смотрели приветливо. Кирпичи, изготовленные лучшими мастерами, быстро накапливали солнце и медленно, крошечными порциями отдавали его. Но самое удивительное: за то время, что я жил в этом доме, я так и не сумел почувствовать его прелесть. Если говорить честно, я всегда хотел его покинуть.

Дом купил мой отец; он же утверждал, что дом этот недостаточно прочен. Но меня его заявление не пугало, так как я знал, что дома всегда живут дольше людей. А ещё отец говорил мне, что в саду спрятано сокровище, но когда я захотел узнать, под каким деревом надобно копать, он ответил: в земле зарыто так много сокровищ, что лучше копать наугад — больше шансов найти удивительные вещи. Также он утверждал, что во флюгере живёт гений музыки. До сих пор во время ветреных ночей наш флюгер наскрипывает странные мелодии. Я не собираюсь его снимать, к нему все привыкли, так что пусть себе скрипит, услаждая слух четырёх старых плодовых деревьев.

Покидая дом, я не взял с собой ключ от входной двери. Для чего нужен ключ от дома, в который не собираешься возвращаться? Так что теперь я подошёл к своему дому как простой прохожий и при свете луны разглядывал его.

Из дома доносились радостные голоса, прерываемые взрывами хохота. Несомненно, моя возлюбленная супруга пригласила на ужин друзей, и теперь в доме царит веселье. Вот в окне мелькнул горделивый профиль сеньора де Монтаньяголя; никто не знает, откуда он родом, но сам он утверждает, что владеет обширными землями в краях, куда никто никогда не направлял свои стопы. Ещё я заметил самодовольную Катрину де Карратон, девицу, досконально изучившую генеалогию королевских домов Европы. Епископ Тулузы был с ней на «ты». К каждой мессе она ходит в церковь Сент-Этьен. Катрина де Карратон — самая дерзкая распутница в Тулузе и лучшая подруга моей здравомыслящей супруги.

Вскоре слуги зажгли свечи в больших серебряных канделябрах, и серебро засверкало, отражаясь в больших зеркалах. На втором этаже заиграл небольшой оркестр. Не юный ли это шевалье де Поластрон спускается по лестнице? Шевалье знаменит на весь Лангедок своим далеко не целомудренным нравом. Женщины выведывают у него секреты окраски волос, мужчины спрашивают, какого цвета следует носить пояс. И всё время, пока я стою и наблюдаю за окнами собственного дома, в стенах его, не смолкая, звучит хрустальный смех!

Интересно, о чём думает Тимоте, старый слуга, ещё недавно помогавший мне приводить в порядок книги и рукописи из библиотеки? Неужели он не видит, что теперь в доме собираются все те, кого я запрещал пускать даже на порог?! Наверное, он возмущён. Хотя кто знает? Тимоте ценил хорошую еду, и, когда из привычки к умеренности я заказывал ему постные трапезы, лицо его принимало удручённое выражение. Мне хочется думать, что он сожалеет о моём отсутствии. Но сегодня вечером, когда на кухне кипит работа, вертел крутится и бутылки откупорены, лицо его расцветает и он вряд ли вспоминает обо мне.

О Торнебю, мы все куда-нибудь уходим, но кому, скажи мне, искренне жаль расставаться с нами? Уверен, никому и никогда. Существуют прощальные обычаи и слова прощания, но куда бы вы ни ехали, в соседнюю деревню или на край света, и как бы скоро ни обещали возвратиться, искреннего сожаления, надрывающего сердце и душу, не дождётесь никогда. И будь вы хорошим супругом или дурным, хорошим отцом или плохим, хорошим сыном или непутёвым, сожаления при разлуке никогда не будут искренними. И с этим, о Торнебю, ничего не поделаешь. Но, пожалуй, это даже хорошо. Представляешь, какие угрызения совести я бы испытывал сейчас, если бы увидел, что жена моя в трауре из-за нашей разлуки!