Обитель Тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Антон Грановский cтр.№ 32

Повалившись на траву, Починок тут же попытался подняться, но острая боль пронзила его правую ногу, и он опять рухнул наземь. Он попытался нащупать меч, но мягкий сапог Рамона наступил ему на запястье, а острие кинжала кольнуло ему под кадык.

– Лежи спокойно, – проговорил итальянец своим мягким, вкрадчивым голосом. Толмач вгляделся в лицо Починка внимательными черными глазами. – Ты хотел меня убить, верно?

Ратник молчал. Тогда итальянец заговорил снова:

– Падая, ты вывихнул ногу. Чтобы вправить ее, мне придется убрать кинжал. Будь благоразумен, стрелок, и не делай глупостей.

Толмач сунул кинжал в ножны и занялся ногой Починка.

– Сейчас будет немного больно, – предупредил он.

Рывок – короткий вскрик.

– Уф… – Рамон сел на траву и вытер рукою потный лоб.

Починок, отдышавшись и вновь овладев способностью говорить, приподнялся на локте, взглянул на чужеземца и тихо окликнул его:

– Эй, толмач.

Рамон не отозвался, он как раз поправлял сбившуюся перевязь.

– Толмач, – снова окликнул Починок. – Ты зачем меня спас, а?

Рамон и на этот раз ничего не ответил. Тогда Починок сказал:

– Я ведь хотел тебя убить. А ты меня спас. Зачем?

Толмач посмотрел на воина своими черными, бархатистыми, словно у девушки, глазами и мягко проговорил:

– Затем, брат мой, что я христианин.

Починок облизнул губы.

– Почему ты называешь меня братом?

– Потому что все люди братья, – спокойно ответил Рамон. – И мы должны бороться за каждую человеческую душу, как за свою собственную.

Починок двинул ногой, поморщился от легкой боли, затем снова устремил взгляд на Рамона и уточнил:

– Это сказал твой Бог?

– Да, – кивнул итальянец. – Он так сказал.

– И ты слышал, как он это сказал?

Рамон усмехнулся, но вместо того, чтобы ответить, поинтересовался:

– Ты сможешь идти сам?

Починок снова пошевелил ногой, кивнул и ответил:

– Да. Но послушай… Я ведь хотел тебя убить. И ты это понял. Как же ты можешь называть меня братом?

– Ты не хотел меня убивать, – мягко возразил Рамон. – Этого хотел твой демон.

– Демон? – Починок удивленно повел головой. – Кто такой демон?

– Падший ангел, который сбивает человека с пути добра и заставляет его делать зло, – объяснил Рамон.

– Вот как? – Ратник задумчиво полупал глазами. – Отчего же я не видел этого… демона?

– Оттого, что он имеет много личин. И он умеет убеждать. Кроме того, он говорит с людьми на понятном языке – языке ненависти, жадности и себялюбия.

– Вот как, – снова неопределенно проговорил Починок. – А твой Бог? Неужели он говорит тише, чем демон?

– Он говорит достаточно громко. Но услышать Его людям мешают дурные наклонности и заблуждения. Люди слушают и не слышат, смотрят и не видят. Вот как ты. Быть может, в твоем сердце много доброты, но заблуждения, которые ты принимаешь за доблесть, мешают этой доброте раскрыться.

– Раскрыться? – Починок явно был сбит с толку. – Как раскрыться?.. Куда?

Рамон улыбнулся:

– Навстречу людям. А значит – навстречу Богу. Праведность бессмертна, брат, а неправда несет смерть.

– Ты можешь это доказать?

Толмач качнул головой.

– Нет. Это вопрос веры, а вера не нуждается в доказательстве. Вера – это самое лучшее, что может случиться с человеком.

Починок нахмурился и, недоверчиво поглядывая на Рамона из-под сдвинутых бровей, сказал:

– Нам пришлось многое испытать, толмач. Но я ни разу не видел на твоем лице испуга. Неужели ты ничего не боишься?

Рамон ответил спокойно и четко:

– Христианину нечего бояться, брат. Потому что христианин носит в своем сердце Бога. И во всем на него полагается.

– Во всем? – не поверил Починок.

Рамон кивнул:

– Угу.

Стрелок обдумал слова Рамона и тяжело вздохнул.

– Хотел бы я быть таким же, как ты.

– Ты можешь, – заверил его итальянец. – Я иду по широкой дороге. И каждый может ступить на нее.

Починок чуть склонил голову набок и посмотрел на него подозрительным взглядом.

– Твои слова сладки, как мед. Но я слышал, что ваш бог – это бог гнева. Это так?

Рамон покачал чернявой головой.

– Нет, не так. Мой Бог – это Бог любви и милосердия.

– Но…

– Позволь теперь я задам тебе вопрос, – перебил ратника толмач. Он чуть прищурил свои бархатистые черные глаза и негромко спросил: – Убить меня тебе приказал воевода?

Ратник отвел взгляд и не ответил. Некоторое время оба молчали, потом толмач вздохнул и поднялся на ноги.

– Ладно… Нам пора идти. – Он протянул Починку руку. – Держись!

К лагерю Починок шел в задумчивости. Слова толмача были не совсем понятны, но его голос – мягкий, спокойный, уверенный – убеждал лучше любых слов. Особенно поразили стрельца слова о христианском бесстрашии.

«Христианину нечего бояться, потому что христианин носит в своем сердце Бога. И во всем на него полагается».

Такое бесстрашие не было знакомо Починку. Получается, что христианский Бог, будучи Богом любви, заботится о том, в чьем сердце он живет. Выходит, христианин никогда не бывает одиноким? И никогда не чувствует себя покинутым? Чудеса, да и только!

Внезапно Починок ощутил в сердце огромную пустоту. Пустота эта была такая гулкая и черная, что стрелок вспотел от ужаса. Он огляделся по сторонам и зябко повел плечами.

А толмач шел по лесу спокойно и даже что-то тихонько насвистывал себе под нос. Он, конечно, был таким же человеком, как Починок. Не больше и не меньше. Но почему-то стрелец чувствовал себя рядом с ним спокойнее.

«Как знать, быть может, иноземец и впрямь носит в душе частичку своего Бога? – подумал Починок. – И в трудный момент этот Бог накроет нас всех своей власяницей и спасет от напасти? Как знать, как знать?..»

Долгий был день. Глеб не мог сказать в точности, сколько именно он длился, но, по любым расчетам, больше двенадцати часов. Что ж, еще один фокус Гиблого места. Время здесь то растягивается, как резина, то сжимается и скукоживается, как шагреневая кожа. И объяснения этому нет. Как, впрочем, и другим чудесам, на которые так богата чащоба.

Между тем вечерело. На вершинах деревьев скрещивались лучи заката, а понизу уже сочилось предвечернее марево. Сумерки стремительно сгущались, и деревья, казалось, врастали в эту темноту. Птицы в лесу притихли. Потемневшее небо было густо затянуто сизыми облаками, и белая луна, как бледное пятно, маячила в зловещей холодной высоте.