Сабин в упор посмотрел на него. Ему тотчас вспомнились слова Тразилла, астролога императора Тиберия, который два года назад предсказал наступление нового века. Кстати, в молодом человеке он узнал того, кто утром подставил своё плечо, помогая Иешуа нести крест.
— Почему ты так уверен в этом, еврей?
— Я родом из Киренаики, римлянин. Когда-то она была частью Египетского царства. Там ждут возрождения огненной птицы. Пятисотлетний цикл подходит к концу. В следующем году Феникс возродится в Египте в последний раз, и всё начнёт меняться, готовясь к концу света. Ибо он близок.
ЧАСТЬ I
Киренаика, ноябрь 34 года н.э.
ГЛАВА 1
у как, получил? — спросил Веспасиан, как только Магн сошёл с трапа торгового судна, только что прибывшего в порт Аполлонии. — Нет, господин, боюсь, что нет, — ответил Магн, вскидывая на плечо мешок. — В данный момент император отказывается давать разрешения на въезд в Египет.
— Но почему?
Магн взял друга под руку.
— По словам Калигулы, это делается с подачи его личного астролога, Тразилла. Даже Антония, и та оказалась бессильна заставить его переменить это решение.
— Тогда зачем ты приехал сюда?
— Неужели у тебя не найдётся других слов, чтобы приветствовать друга, который, между прочим, проделал в этом гнилом корыте сотни миль! Причём в то время года, когда большинство моряков валяются в постели друг с другом.
— Извини, Магн. Я рассчитывал, что Антония добьётся для меня разрешения. Прошло четыре года, как умер Атафан, мы же обещали ему, что вернём золото его семье в Парфии.
— В таком случае ещё пара лет мало что изменит.
— Дело не в этом. Египет — соседняя провинция. В марте, на обратном пути домой я мог бы завернуть в Александрию, найти алабарха, отдать ему шкатулку Атафана, договориться о том, чтобы деньги переправили его семье в Ктесифон, и к маю вернулся бы в Рим.
— Сделаешь это как-нибудь в другой раз.
— Да, но из Рима это сделать сложнее. Труднее будет выкроить время, ведь на мне имение, и кроме того, через год я рассчитываю получить должность эдила.
— Зачем было давать обещания, которые ты не в состоянии выполнить?
— Он много лет верой и правдой служил моей семье. Я перед ним в долгу.
— В таком случае не жалуйся, что у тебя якобы нет времени.
Веспасиан что-то буркнул и зашагал вдоль шумной пристани, на которой сотни портовых грузчиков разгружали товары с недавно прибывших кораблей. Его сенаторская тога делала своё дело, мгновенно прокладывая ему в толпе дорогу к тому месту, где в самом начале пристани его ожидали одноместные носилки.
Магн бодро шагал за ним, довольный тем, какое уважение оказывают местные жители его юному другу.
— Вот уж не думал, что в провинциях квестор — такая важная фигура, — заметил он, когда один из носильщиков помог Веспасиану занять место в паланкине.
— Это потому, что наместникам здесь не сидится. Впрочем, я отлично их понимаю. Это всё равно, что жить в печке, только без приятного запаха. Большую часть времени они проводят в столице провинции, Гортине, что на Крите, а в Киренаику присылают квесторов, чтобы те правили здесь от их имени.
Магн усмехнулся.
— А, так вот откуда такое уважение к твоей персоне — право казнить и миловать.
— Я бы так не сказал. Как у квестора у меня нет собственной власти. Все мои решения утверждаются наместником, а это, скажу тебе, долгая песня, — мрачно заметил Веспасиан. — Зато у меня есть право взять себе любую лошадь, — добавил он с лукавой усмешкой, когда молодой темнокожий раб подвёл к Магну осёдланного скакуна.
С благодарностью приняв коня, Магн перебросил ему через круп походный мешок и вскочил в седло.
— Откуда ты узнал, что я прибуду именно сегодня?
— Я не знал, а только надеялся, — ответил Веспасиан, когда носильщики тронулись с места и зашагали мимо театра. — Когда сегодня утром мне доложили о приближении кораблей, я на всякий случай решил наведаться в порт, так как, скорее всего, это последняя флотилия из Рима в этом сезоне. Впрочем, всё равно других дел у меня утром не было.
— То есть здесь и впрямь всё так плохо? — спросил Магн, глядя, как мальчишка-раб принялся обмахивать сидевшего в паланкине Веспасиана широким опахалом на длинной палке.
— Просто ужасно. Местные ливийцы только тем и занимаются, что грабят зажиточных греческих скотоводов и земледельцев. Греки же забавляются тем, что бесконечно строчат жалобы на еврейских торговцев, обвиняя их в мошенничестве и кражах. Евреи, в свою очередь, требуют убрать богохульные статуи или прекратить насмешки над их верой, причиной чему обычно бывает какая-нибудь свинья. И наконец, римские купцы, что заходят в местный порт, жалуются на то, что их надувают евреи, греки и ливийцы — именно в таком порядке. В довершение ко всему, все здесь живут в вечном страхе, что их захватят в рабство или гараманиты, что живут к югу отсюда, или кочевники-мармариды, что обитают к востоку, между нами и Египтом. Это настоящий кипящий котёл взаимной ненависти и вражды. Единственные, кого они ненавидят больше, чем друг друга, — это мы, что, однако, не мешает им предлагать мне щедрые взятки в обмен на судебное решение в их пользу.
— Надеюсь, ты их берёшь?
— Поначалу не брал, а теперь беру. Я хорошо помню своё собственное потрясение, когда дядя рассказал мне, как принимал подношения, будучи наместником в Аквитании. Теперь, разобравшись в сути мздоимства, я понял, что этого от меня ждут. В любом случае большинство местных толстосумов — такие омерзительные личности, что я даже рад, что могу сделать их чуточку беднее.
— Примерно то же самое Сабин рассказывал про Иудею, — задумчиво произнёс Магн, когда они вышли на шумную агору в окружении древних, полуразрушенных храмов, посвящённых греческим богам. Чуть выше, врезанные в горный склон, виднелись гражданские здания.
— Здесь ещё хуже, поверь мне, — ответил Веспасиан, вспоминая свой разговор с братом, когда тот вернулся с востока, про невозможность управлять евреями. Тогда, до его отплытия в марте на Кипр, они на пару дней пересеклись в Риме. — Там ему приходится иметь дело только с евреями. А их крепко держат в узде их жрецы. Кроме того, кое-чего можно добиться, раздавая небольшие привилегии. Здесь же, стоит пойти кому-то навстречу, как моментально сбегутся все остальные, требуя своей доли. Этак недолго раздать всю провинцию. Не успеешь и глазом моргнуть, как тебя отзовут в Рим и отчихвостят в Сенате — это в лучшем случае. Поэтому я ничего не раздаю просто так, если только мне за это хорошо не заплатят. В этом случае ни одна из группировок не сможет обвинить меня в фаворитизме, ибо все знают, что меня подкупили. Как ни странно, они считают это в порядке вещей.