Человек 2.0. Перезагрузка. Реальные истории о невероятных возможностях науки и человеческого организма - читать онлайн книгу. Автор: Адам Пиорей cтр.№ 63

Очень многое из того, что мы знаем и узнали с тех пор об имплицитной памяти (о вещах, которые мы знаем неведомо для себя самих), основано на изучении особенностей другого больного амнезией — утратившего способность формировать долговременные декларативные [сознательные] воспоминания в результате экспериментальной операции на мозге, которой он подвергся спустя четыре десятка лет после того, как Клапаред уколол свою пациентку булавкой. В 1953 г. Генри Густав Молисон (мир знал этого человека просто как Г. М. до самой его смерти, которая наступила в 2008-м) согласился на эту операцию в надежде облегчить острые эпилептические припадки, которые мучили его с тех пор, как в детстве он упал с велосипеда.

В 1953 г. ему было всего 27 лет. Просверлив отверстие в черепе Молисона, хирург из Коннектикута по имени Уильям Сковилл выкачал небольшую часть нервной ткани из области, залегающей в глубине мозга юноши. Эта область именуется средней височной долей. Она содержит и гиппокамп (зону, которая утратила функционирование у пациентки Клапареда), и расположенную поблизости миндалевидную зону, которая называется миндалиной. Затем врач проделал то же самое и с другой стороны мозга Г. М.

В результате Молисон стал гораздо меньше страдать от эпилептических припадков. Но вскоре проявились неожиданные побочные эффекты, и до конца своих дней Молисон был обречен жить в состоянии, которое Сьюзен Коркин (несколько десятков лет наблюдавшая этого пациента вместе с нейрофизиологом Брендой Милнер) назвала так же, как и свою книгу с описанием данного случая, вышедшую в 2013 г.: «Вечное настоящее».

Именно благодаря изучению случая Г. М. исследователи впервые начали понимать ту важнейшую роль, которую играет гиппокамп и связанные с ним структуры мозга в формировании долгосрочных воспоминаний. Со временем эти работы сделают Молисона одним из самых знаменитых среди всех людей, ставших объектами научных исследований в ХХ в. Более того, он стал объектом, оказавшим (по сравнению со своими собратьями-испытуемыми) едва ли не самое сильное влияние на дальнейшее развитие науки прошлого столетия. До него многие ученые с порога отметали саму мысль о том, что существует лишь одна часть мозга, отвечающая за память, и что можно установить ее точное местонахождение. После того как стал известен случай Г. М., специалисты больше не оспаривали идею, согласно которой именно структуры средней височной доли играют главнейшую роль в формировании новых воспоминаний. И хотя Молисон по-прежнему мог ненадолго удерживать информацию в сознании, всё выглядело так, словно клерк, ответственный за кодирование этих данных и отправку их на долгосрочное хранение, вышел из здания архива и больше туда не возвращался. Как только информационный фрагмент исчезал из «поля зрения» Молисона, его сознание вело себя так, словно эти сведения утрачены навеки.

Однако в самый первый раз, когда Бренда Милнер, наставница Коркин, встретилась с Молисоном (в 1956-м, всего через три года после операции), она поняла, что это неполное представление. Милнер родилась в Великобритании, а училась в монреальском Университете Макгилла, где ее научными руководителями были великие нейрофизиологи Уайлдер Пенфилд и Дональд Хебб — тот самый, о чьих идеях «хеббовского обучения» и нейропластичности мы рассказывали в предыдущей главе. В 1955 г. Пенфилд направил Бренду Милнер в Хартфорд (штат Коннектикут), чтобы та осмотрела Молисона после того, как побеседует с его хирургом на одной из научных конференций.

Милнер подвергла Молисона целой серии тестов, которые подтвердили, что он совершенно не способен формировать долговременные воспоминания. Но результаты одного из испытаний, казалось, противоречат всем остальным.

Три дня подряд Милнер просила Молисона повторять карандашом очертания заранее нарисованной на листе бумаги пятиконечной звезды — так, чтобы карандаш не выходил за пределы звезды. Чтобы усложнить задачу, Милнер закрепляла лист на деревянной доске, поворачивая ее так, чтобы Молисону приходилось протягивать руку за металлический барьер и управлять собственными движениями, наблюдая за своей рукой в зеркале, установленном за барьером.

Поскольку зеркало дает перевернутое изображение, действовать было неудобно. Требовалось освоить новое умение. Но, снова и снова выполняя задание в первый день, Молисон начал приноравливаться к необычным условиям, и скорость, с которой он мог повторить очертания звезды, плавно и неуклонно возрастала. Явившись в лабораторию на второй день, Молисон вообще не помнил о том, как вчера выполнял задание (и о том, как он познакомился с Милнер). Но когда исследовательница снова подвергла его опыту со звездой и зеркалом, его результаты как будто указывали на обратное: они были почти такими же хорошими, как в конце предыдущего дня. К третьему дню задание стало выполняться настолько легко, что это произвело впечатление даже на самого Молисона.

— Вот ведь странно, — не без гордости заметил Молисон после того, как он почти безупречно повторил силуэт звезды, полагая, что делает это впервые в жизни. — Я думал, это будет трудно. Но я, похоже, неплохо справился.

В последующие годы ученые покажут, что эта «недекларативная» [«бессознательная», «невербальная»] моторная память простирается и на другие сферы. В 1968 г. Милнер решила проверить способность Молисона неведомо для самого себя развивать перцептуальные умения [т. е. умения, касающиеся восприятия] и использовать их для того, чтобы выносить суждения, основанные на ограниченной перцептуальной информации (это уже напрямую связано с историей клейновских пожарных и шестым чувством у солдат, действия которых изучал Кон).

Милнер показала Молисону двадцать простеньких схематичных рисунков самых обычных предметов и животных вроде зонтика или слона. Она использовала пять наборов изображений одних и тех же объектов. Но первый набор содержал лишь немногочисленные фрагменты каждого объекта: их было так мало, что практически исключалась возможность опознания объекта с первого раза. Каждый следующий набор содержал всё больше и больше фрагментов, а последняя серия карточек демонстрировала объекты полностью: их можно было сразу же легко узнать.

— Сейчас я покажу вам неполные картинки, — предупредила Милнер испытуемого. — А вы мне будете говорить, что они изображают. Угадывайте, если вы не уверены.

В начале первого дня Милнер показала Молисону карточки с самыми неполными изображениями, чтобы задать некий стартовый уровень. Она посчитала количество ошибок, которые он допустил при распознавании объектов. Собственно говоря, он вообще ни одного не угадал. Затем она показала ему следующий набор, заранее перепутав порядок карточек, чтобы он не мог предсказать их последовательность. Исследовательница сообщила ему, что каждый набор немного легче предыдущего. Просмотрев все пять серий (последняя давала полные изображение объектов), Милнер повторила весь процесс с самого начала. К четвертому кругу Молисон уже мог без всяких ошибок угадывать, какие объекты изображены на каждой карточке, даже когда изображение содержало лишь минимальное число фрагментов, — несмотря на то, что прежде он смотрел на эти же фрагменты, совершенно не понимая, что они означают.

Однако настоящая проверка началась час спустя. Этого времени было достаточно, чтобы гарантировать: у Молисона не осталось никакой эксплицитной [сознательной] памяти о том, что он когда-либо выполнял этот тест. Когда Милнер снова подвергла его проверке, результаты Молисона оказались лучше, чем в самом начале испытаний. На каком-то уровне он сохранил способность правильно классифицировать эти фрагменты, хотя полагал, что никогда их раньше не видел. Коркин повторила этот тест более десятилетия спустя — и результаты Молисона по-прежнему были лучше, чем при самой первой проверке.