– Не знаю, – ответила она, зевая. – Может быть.
Последнее, что Раиса запомнила, прежде чем провалилась в сон – это то, как отец, бабушка и Амон Бирн шептались, склонив головы друг к другу.
Наверняка они готовили против принцессы заговор.
Глава 18
На границе
Хан, конечно, не ожидал, что все внимание горцев из Марисских Сосен будет приковано исключительно к его персоне, однако не привык к тому, чтобы его – как ему казалось – не замечали. Близилась церемония Именования – до нее оставалась лишь неделя. Птаха каждый день проводила долгие часы в уединении в женском храме, думая о будущем. Однажды Алистер предпринял попытку наведаться в гости. Юноша решил, что девушке захочется немного отвлечься. В конце концов, она уже поняла, кем хочет стать. Парень надеялся на продолжение поцелуев и, можно сказать, жаждал их, но в результате его грубо попросили уйти.
Даже когда Птаха не предавалась размышлениям, она не прекращала думать о праздновании. Ей было некогда охотиться, ловить рыбу и плавать в реке Дирн или ручье Старая Леди. У нее не было желания забираться на Ханалею, отправляться к озеру или обозревать пейзажи с вершины.
Как и ко всему недосягаемому, Хана влекло к Птахе. Когда смуглокожая девушка прогуливалась по поселению в своей летней рубахе, юноша неотрывно смотрел, как она покачивает бедрами и ослепительно улыбается. Такие прежде вроде бы незначительные мелочи, как изгибы локтей и коленей, казались ему теперь невероятно привлекательными. Но он был вынужден любоваться девичьими прелестями издалека.
Танцующий с Огнем тоже изменился, но в некотором смысле в худшую сторону. Он всегда был худощавым, но теперь его щеки впали, и он напоминал мертвеца. Был ли он болен? Или гнев изнутри сжигал его плоть? Неважно, что за обиду он таил на мать, но недовольство его стало сильнее.
Алистер жил с Ивой и Танцующим с Огнем – в доме Старейшины. На людях все они немного общались между собой, но наедине между ними чувствовалось гнетущее напряжение.
Иногда целительница и ее сын бурно приветствовали Хана, словно его присутствие спасало их от вынужденного общения. А иной раз, когда парень входил в комнату, все разговоры тут же резко прерывались. Бывало, он ночевал в другом месте – лишь бы не чувствовать, что вмешивается в чужую жизнь.
Ива, как всегда, постоянно вела беседы с пожилыми горцами. Однажды в Марисские Сосны наведались уроженцы поселения Демонаи, расположенного на восточном склоне Ханалеи: время от времени старшие жители обоих племен закрывались в храме, где проводили долгие часы.
Вместе с ними прибыла и дюжина воинов Демонаи. Хан всеми способами старался их избегать. Они казались ему надменными, важными и таинственными – и так было испокон веков, если верить легендам, передающимся из уст в уста еще до Раскола и войны между чародеями и горцами.
Говорили, что раньше воины Демонаи, расправившись с очередным чародеем, заплетали себе по новой косе. Многие из них и сейчас делали такие прически и украшали их бусинами.
Некоторые считали, что для вступления в их ряды нужно, как и прежде, убить чародея и взять его амулет.
«Как и в любой банде. Ты должен показать, чего ты стоишь, прежде чем тебя примут», – думал Алистер.
Воины ездили на лучших скакунах и пользовались самым мощным, наделенным силой, оружием, которое изготавливалось в племени. На шеях они носили символ Демонаи – глаз, из которого извергалось пламя. Ходили слухи, что они парят над землей и не оставляют следов. Хан видел, как Птаха сидела с ними у костра, угощалась из их котла и восторгалась их рассказами. В кои-то веки ей было практически нечего сказать самой.
Парень ревновал. Это даже мягко сказано. Боль пронзала все тело. По правде говоря, он чувствовал себя покинутым. Представители городской знати в день Именования отмечали совершеннолетие и достижение брачного возраста. Многие получали и наследство. Чародеям выдавали амулеты и отправляли в академию Оденского брода постигать запредельное искусство, которое являлось их истинным призванием.
В племенах же церемония Именования делала юных горцев полноценными членами общины, они начинали по-настоящему трудиться и посещали храмы, и с этих пор начинался период ухаживаний.
Хан не относился ни к тем, ни к другим. Его шестнадцатый день рождения минул несколько месяцев назад и остался в прошлом. Мать, правда, принесла медовый пирог из пекарни на углу и напомнила сыну, что ему надо найти нормальную работу. И никакой церемонии, отмечавшей превращение Хана из литлинга во взрослого. Он просто тихо пересек возрастной рубеж, как и любое не наделенное никакой значимостью существо.
Несмотря на то, что Хан испытывал зависть, Танцующий с Огнем казался более несчастным. Может, у друга возникли трудности с выбором призвания? Вдруг Ива заставляет его стать тем, кем он быть не хочет?
Как-то раз, когда парни выбрались порыбачить, Хан попытался поговорить с приятелем. Хотя бы кто-то захотел половить с ним рыбу. На самом деле Танцующему не терпелось убраться подальше от поселения. Ради этого он бы согласился на что угодно.
– Итак, – начал Алистер и поводил заброшенной удочкой с наживкой, чтобы привлечь рыбу. – Слушай, Любопытная Птаха не общается со мной. И ходит с гордо поднятой головой.
Танцующий с Огнем ухмыльнулся.
– Она поговорит с тобой, не переживай. После церемонии, – юноша тоже забросил удочку в воду, улегся на берег реки и зажмурился. Его глазные впадины напоминали огромные синяки на непривычно бледном лице.
– Если… если мне нужно было бы выбирать, я бы не смог определиться, кем я хочу стать, – Хану казалось, что он говорит невероятно громко на фоне молчаливого друга. – У меня уже была куча призваний.
– Работа – никакое не призвание, – пробормотал Танцующий. – Поверь мне.
– А в чем разница? – поинтересовался Алистер, воодушевленный ответом.
– Призвание – не слой краски, который можно взять и нанести. Или сменить, когда тебе захочется. Призвание – то, что уже есть в тебе. И у тебя нет выбора. Если ты примешься за другое занятие – тебя ждет неудача, – последнее было сказано с невероятной горечью.
Хан кивнул. Иногда он думал, что никогда не сбежит от своей прошлой жизни главаря банды Тряпичного рынка. Если ты хорош в чем-то, если создал себе репутацию, это приклеивается к тебе и преследует до конца дней.
Парень покрутил серебряные браслеты на запястьях. Они как будто символизировали ограниченность его выбора. Если бы только он избавился от них, возможно, он бы мог стать кем-то другим. По крайней мере, он бы уже не был настолько узнаваем.
– Думаю, очень важно – понять, что у тебя есть именно твое дело, – произнес Хан. – Что бы ты решил, будь у тебя выбор?
Танцующий с Огнем открыл глаза и сощурился от солнечных лучей, проникающих сквозь листву деревьев.