Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - читать онлайн книгу. Автор: Анна Пастернак cтр.№ 51

«Он [роман] вовлечет ^[374] в свой водоворот и наши судьбы, – писала Ирина. – Он принесет мировую славу, поставит к позорному столбу, станет и триумфом, и Голгофой. За него будет заплачено и унижением, и величайшим напряжением душевных сил, и годами нашей с ней [матерью] тюрьмы, и даже жизнью [Бориса Леонидовича]».

В начале мая 1956 года итальянский отдел радиостанции «Москва» сообщил в эфире следующую новость: «Скоро выйдет в свет ^[375] «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Речь идет о романе в форме дневника, который охватывает три четверти столетия и завершается Великой Отечественной войной».

Молодой итальянец Серджо (Серджио) Д’Анджело, который двумя месяцами ранее уехал из родного Рима работать на московской радиостанции, переводил культурные новости с чрезвычайным интересом. Коммунистическая партия Италии предложила ему войти в состав команды радио «Москва», занятой вещанием на итальянском языке. Д’Анджело также согласился в свободное время играть роль литературного агента миланского издателя Джанджакомо Фельтринелли. Отпрыск одной из богатейших деловых семей Италии, совладелец предприятий в строительной, лесной и банковской отраслях, Фельтринелли в юности придерживался социалистических и коммунистических взглядов. Незадолго до этих событий он основал издательский дом и был особенно заинтересован в новинках современной литературы из Советского Союза. Он стремился обеспечить мировую известность своему издательству, издав значимый литературный бестселлер.

Д’Анджело спросил советского коллегу на радио, Владлена Владимирского, не сможет ли тот созвониться с Пастернаком и договориться о встрече. Владимирский, который не только жаждал познакомиться со знаменитым поэтом, но и был не прочь отточить свои навыки владения итальянским в общении с Д’Анджело, с радостью согласился сопровождать красавца-эмиссара во время его визита в Переделкино.

20 мая Владимирский и Д’Анджело сели в электричку, отходившую с Киевского вокзала в сторону юго-запада, где в 50 км от Москвы располагался писательский поселок Переделкино. Выйдя на станции, они шли по узким проселочным дорогам, любуясь красотами деревенской весны. Минуя одну за другой отдельные дачи, они наконец нашли ту, которую искали: дачу Пастернака, дом номер три по улице Павленко.

Борис был в огороде – одетый в рабочую одежду, он обрезал кусты. Увидев нежданных гостей, он «подошел с широкой улыбкой, распахнул калитку и протянул руку для приветствия»; по словам Д’Анджело, рукопожатие его было крепким. ^[376] Он пригласил гостей присесть вместе с ним на солнышке и указал на две деревянные скамейки. Борис задал вопрос о происхождении фамилии Серджо, которая буквально переводится как «ангельский». Д’Анджело объяснил, что его фамилия имеет византийское происхождение и встречается в Италии не так уж редко. Это послужило поводом для разговора – или, точнее, монолога Бориса – о родине гостя. Борис пояснил, что был в Италии в 1912 году, когда учился в Марбургском университете. Тогда он побывал в Венеции и Флоренции и хотел ехать дальше, в Рим, но у него вышли все деньги, так что ему пришлось вернуться в Германию. В характерной для него манере ^[377] он затем прервал сам себя и спросил молодых людей, ради чего они хотели с ним встретиться.

Д’Анджело начал заготовленную заранее речь. Он отлично говорил по-русски, лишь изредка обращаясь за помощью к Владимирскому, чтобы тот перевел отдельное слово или фразу. Объяснил, что выступает как агент нового предприятия Джанджакомо Фельтринелли, Feltrinelli Editore, и что это издательство заинтересовано в публикации романа Бориса. Пастернак жестом прервал его. «В СССР, ^[378] – сказал он, – роман не выйдет. Он не вписывается в рамки официальной культуры». Д’Анджело выразил уверенность, что это предсказание «грешит пессимизмом». Он возразил, что о публикации книги уже объявлено на советском радио и что после смерти Сталина идет смягчение цензурных ограничений и растет восприимчивость к новым идеям. Он объяснил Борису, что теперь, когда Сталин мертв, а генеральным секретарем партии стал Никита Хрущев, все на Западе говорят об оттепели, об ослаблении репрессий и контроля. (Этот термин «пошел в народ» из новеллы Ильи Эренбурга «Оттепель», опубликованной в 1954 году в «Новом мире».)

Д’Анджело сделал Пастернаку «разумное» предложение: «Вы передадите мне копию ^[379] «Доктора Живаго», дабы Фельтринелли, не мешкая, занялся переводом его на итальянский язык, опередив тем самым других западных издателей, – говорил он. – При этом, естественно, издатель обязуется не публиковать итальянский перевод до выхода романа в свет в СССР».

Снедаемый желанием получить рукопись и оправдать жалованье, получаемое от богатого итальянца, Д’Анджело явно не представлял, на какой риск пойдет Пастернак, отдав рукопись в руки иностранцев. Зато Борис прекрасно знал, ^[380] что несанкционированная публикация романа на Западе до того, как он выйдет в Советском Союзе, может привести к обвинениям в нелояльности, подставив под удар его самого и его семью. И, разумеется, Ольгу.

Борис умолк. «В какой-то момент я понимаю, ^[381] что писатель слушает меня вполуха, погруженный в свои раздумья, – вспоминал Д’Анджело, – я возвращаюсь к своему предложению, стараясь говорить еще яснее и убедительнее».

После паузы, во время которой все затаили дыхание, Борис сказал: «Оставим в покое вопрос, ^[382] выйдет или нет советское издание. Я готов отдать Вам роман при условии, что Фельтринелли пообещает мне передать его, скажем, через несколько месяцев крупным издателям других стран, прежде всего Франции и Англии. Что Вы об этом думаете? Можете связаться с Миланом?» Д’Анджело заверил его, что это не только возможно, но и неизбежно, поскольку Фельтринелли непременно захочет продавать права на книгу за границу.

Борис попросил позволения отлучиться на минуту и направился в дом. Вскоре вернулся, неся в руках объемистый сверток в газетной бумаге. В рукописи было 433 страницы ^[383] текста, напечатанного через один интервал, и она состояла из пяти частей. Каждая часть, переплетенная в бумажную или картонную обложку, была сшита двойной нитью, завязанной узлами. Первая часть была датирована 1948 годом, и страницы пестрели авторскими поправками, сделанными от руки.