Контрфевраль - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Зурков, Игорь Черепнев cтр.№ 37

А дальше грянула война… Введение сухого закона и постоянный рост цен не поколебали могущество ресторанной империи Петрограда. Всё было как и раньше – одни заведения прогорали и закрывались, на смену им приходили другие. В январе шестнадцатого своеобразной сенсацией стало открытие госпожой Сазоновой двух ресторанов «нового типа», в которых плату с посетителей брали ещё при входе. Посетив, к примеру, «Бар-Турист», располагавшийся в доме № 14 по Екатерининскому каналу, и внеся в кассу полтора рубля, клиент мог для начала «слегка закусить», выбрав себе желаемое из обширного списка, в котором значились телятина-желе, осетрина холодная, винегрет по-гельсинфорски, кротэ, редиска в сметане, винегрет домашний, разные сыры, колбасы, соленья, маринады, грибы, заливное и прочее, и прочее, и прочее… Запить всё это великолепие предлагалось чаем, кофе, морсом или молоком. Причем все блюда размещались на особом столе, а посетитель, как отмечалось в газетной статье «Ресторанное дело» № 1 от 20 января этого же года: «…в таком ресторане, как дома, посетитель может сидеть сколько ему угодно, и никто не наблюдает за ним, сколько и чего он скушал». Некоторые остряки успели окрестить эти заведения «шведскими» или «финскими», ибо именно оттуда госпожа Сазонова привезла, собственно, саму идею и выразила надежду, что: «Когда в своё время последует разрешение торговли крепкими напитками, то они будут введены и в новые рестораны, на что она имеет полное основание надеяться, причём напитки будут продаваться за отдельную от входной платы цену».

Но изменения среди посетителей и завсегдатаев ресторанов всё же были. На смену приват-доцентам, успешным инженерам и купцам-меценатам нахлынула мутная волна тех, кого метко окрестил писатель Н. Н. Брешко-Брешковский, как «мелких биржевых зайцев, ничтожных комиссионеров, безвестных проходимцев. Грянула война – и какая разительная перемена декораций и грима! Воспрянула голодная проходимческая шушера…».

Казалось, нет укорота и спасения от этой саранчи, от этих крыс, которые впились в тело империи и грызут, грызут, грызут…

Правда, в последние месяцы забрезжила надежда на лучшее. Великий князь Михаил Александрович перехватил кормило империи, выпавшее из руки Николая II, и ясно дал понять зарвавшейся швали, что могут вернуться времена его венценосного батюшки Александра Александровича или же более того – великих императоров Петра Алексеевича или Николая Павловича. Даже само значение имени регента «Тот, что как Бог» напрямую связывалось с Архистратигом Михаилом – одним из семи ангелов, предводителем небесного войска в борьбе с тёмными силами ада. Тем более что и на фронте дела пошли значительно лучше…

* * *

В начале января 1917 года корреспондент «Петроградского листка» Рудольф Густавович Герсон, прихлебывая ароматный, крепко сваренный кофе, сдобренный толикой коньяка, предавался излюбленному для определенной части русской интеллигенции занятию – примерке на себя плаща принца датского Гамлета и поиску ответа на его же главный вопрос «Быть или не быть?». При этом виновниками всех явных или придуманных проблем могли быть абсолютно все – кроме, естественно, самого труженика пера.

Уроженец Варшавы, Рудольф Густавович происходил из почтенной еврейской семьи, в которой, впрочем, все мужчины вот уже на протяжении трех поколений принимали крещение по лютеранскому обряду. Данное обстоятельство и позволило ему в тысяча девятьсот двенадцатом году поступить в Варшавский императорский университет с целью получения диплома юриста. Однако начавшаяся война заставила изменить как место проживания, так и профессию. Считая себя в некотором роде космополитом, которому чужды такие пережитки прошлого, как патриотизм, любовь к Отчизне и тому подобные «слюни», недоучившийся студент предусмотрительно получил справку о позвоночной грыже, латинское название которой «hernia vertebralis» в народе мгновенно переименовали в «херней страдает».

Кстати, несоответствие весьма цветущего вида и спортивной фигуры Рудольфа (сказалось увлечение лаун-теннисом) с диагнозом сыграло с ним злую шутку уже в начале репортёрской карьеры в Петрограде. Попав на благотворительный концерт и вечер танцев, куда начинающего журналиста завлекли желание собрать материал для статьи, а помимо, или точнее, прежде этого – очаровательные голубые глаза молодой англичанки, которая с группой своих подруг приехала в Россию по линии Красного Креста, и от избытка гормонов позабыв о своем «тяжком и практически неизлечимом недуге», господин Герсон принял участие в концерте и выступил с акробатическим этюдом. В результате, когда после выступления, переодевшись в безукоризненный смокинг, он был по всем правилам представлен предмету своего обожания, вместо цветка, который он рассчитывал получить из рук прекрасной британки, мисс Бишоп вручила ему белое гусиное перо, сопроводив словами, которые прозвучали как хлесткая пощечина: «Why you are not yet on the front, Mr. Gerson?!» ^[9]

И самое обидное, что свидетелями этого «Ватерлоо», которое потерпел влюблённый репортёр, были несколько офицеров, на чьих мундирах уже красовались ордена с мечами. Естественно, как и подобает воспитанным людям, они воздержались от соответствующих комментариев, но их иронические улыбки лишь усилили ту смертельную обиду и ненависть, которую Рудольф отныне затаил и невольно переносил на любого человека, носящего погоны офицера Русской императорской армии. Тем более что Герсон себя трусом не считал и, в сущности, им и не был, ну разве что так, самую малость…

В детстве, он представлял себя в роли военного корреспондента, подобно Уинстону Черчиллю пишущему заметку, не обращая при этом внимания на град пуль, который выпускает орда кровожадных дикарей-буров по отряду мужественных британцев. В юности его даже посетило намерение стать юнкером, но в тысяча девятьсот десятом году вышел запрет принимать в военные училища и производить в офицеры крещёных евреев. Данное обстоятельство сделало из молодого Герсона ярого противника монархии, а все Романовы стали для него личными врагами.

Студентом Варшавского университета ему, как он любил рассказывать, находясь в компании близкой ему по духу либеральной интеллигенции, пришлось вступить в неравный бой с держимордой-полицейским. Правда, при этом он опускал такую малозначащую деталь, что вся неравность заключалась в том, что четверо подвыпивших студиозусов напали на пожилого городового после того, как этот «душитель свободы и сатрап» попросил «господ хороших» не шуметь и разойтись…

Сделав еще глоток и откусив изрядный кусок от свежеиспечённой, еще горячей булки, Рудольф Густавович с несколько брезгливым взором окинул помещение бывшей кондитерской Наумова, а вот уже несколько месяцев – кафе, сменившей не только хозяина, но и название. Теперь на вывеске на русском и французском языках было начертано соответственно: «Новый Прокоп» и «Nouvelle Le Procope». Правда, среди посетителей, число которых возрастало с каждым днем, это кафе именовали не иначе как «У Вольтера». Объяснением сего феномена мог служить тот факт, что среди изображений знаменитых и даже венценосных поклонников кофе – Петра и Екатерины Великих, Наполеона Бонапарта и Людовика XV – портрет Вольтера размещался обособленно, за спиной стоящего за стойкой метрдотеля. Под ним гордо красовалось число «50», обозначавшее количество чашек кофе, осушаемых великим философом ежедневно на протяжении многих долгих лет. В этой плеяде кофеманов, правда, некоторыми знатоками было отмечено отсутствие Иоганна Себастьяна Баха, но явное прославление германца могло быть признано непатриотичным. Среди постоянных клиентов было несколько категорий – молодые инженеры и начинающие юристы, студенты-старшекурсники из обеспеченных семей, артисты театров (еще не звезды, но уже «со словами»). Правда, в последнее время захаживали и «их благородия» из числа бывших вольноопределяющихся и нижних чинов.