Княгиня Ольга. Сокол над лесами  - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 17

Он с самого начала не одобрял этой войны, но был вынужден подчиниться старшему брату. И вот смерть, забравшая Селимира, пришла и за ними двоими. А он, нынешний глава старинного рода Люботешичей, не может даже встать на ноги, чтобы достойно ее встретить.

Вилич поднялся и подобрал со снега свой топор. В суматохе двух отступлений он все же не потерял оружие, даже вытащил чей-то щит взамен своего разбитого. У чужого щита болталась верхняя плашка, но он был еще пригоден. С топором и щитом Вилич встал, загораживая отца. Ни о чем не думал. Коли настал его последний час… малодушием он свой род не опозорит. Стрый Селимир увлеченно учил его боевым приемам, перемежая их рассказами о походах молодости, но это был первый настоящий поход шестнадцатилетнего отрока. Пусть он слабый соперник этим русам – но он умрет в бою, как Селимир.

Первый всадник остановился шагах в пяти, движением руки придержал своих людей. Внимательно оглядел сквозь полумаску шлема стоявшего перед ним рослого, крепкого отрока лет шестнадцати. Всадник и сам был всего лет на пять старше; очень высокий, в полном снаряжении, он казался слишком большим и тяжелым для гнедого черногривого коня. В руке у человека был боевой топор, на боку висел в ножнах меч с золоченой рукоятью.

– Ты кто такой? – по-славянски спросил всадник.

Теперь Вилич узнал его: это сам Ингорь ладожский. Неужели все отступившие совсем разбиты, не осталось никого?

– Чей? – Ингорь с коня глянул на лежащего за спиной отрока. – Как звать?

Вилич сглотнул пересохшим горлом. Они остались вдвоем перед целым вражеским отрядом. Отец пытался сесть, чтобы не говорить с русином лежа, но от потери крови у него не осталось сил.

– Велебран я, – ответил Вилич, чувствуя, что не время сейчас называть свое детское прозвище. Сама судьба пришла за ним, и ей нужно назвать настоящее родовое имя. – Бранеславов сын, Любогостев внук.

– Люботеш?

– Это вроде Селимиров братанич! – сказал другой всадник рядом с Ингорем, кивая на Вилича.

– А это… – Ингорь плетью показал на лежащего.

– Отец мой.

Отрок по-прежнему стоял, держа оружие наготове, по первому знаку собираясь броситься в бой. Лицо усталое, но видно, как растерянность борется с решимостью – умереть, но не сойти с места.

– Перевяжите его, – Ингорь кивнул своим людям и обратился к отроку: – Поедете с нами. Да бережнее, – добавил он, когда его люди двинулись к Бранеславу. – Это, я так понимаю, новый люботешский князь, и будет гораздо лучше, если мы довезем его до дома живым. А ты, отроче, положи оружие. Я, Ингорь сын Акуна, воевода ладожский, обещаю вам жизнь и уважительное обращение. Мы все хотим мира в наших краях, и мне ни к чему излишне восстанавливать словен против нас. Самые удалые уже сложили головы, а мы, люди разумные, скоро договоримся, как прекратить пролитие крови. Я на вас очень рассчитываю.

Отвезли их сначала в Остров-град. Туда же собрали прочих пленников, взятых в двух сражениях. Простых людей вскоре отпустили за малый выкуп, знатных оставили до конца зимы, пока не обговорили все условия нового мира. Сверкер смолянский был убит, как им рассказали, на поединке самим Ингорем киевским, в Свинческе сел другой князь, из местных смолян. В Поозёрье никто больше не помышлял о войне, и менее всего в Люботеше.

К весне наконец заключили мир: малые князья и великие бояре Поозёрья заново принесли клятвы покорности, а в подкрепление ее у всех забрали старших детей в тальбу и отослали в Киев.

Велебран в ту зиму больше не увидел родного дома: его увезли на юг прямо из Остров-града. Талей, с два десятка отроков и девиц, посадили на лодьи, на которых везли в Киев собранную с северных Ингоревых владений дань, по большей части шкурки бобров и куниц. Путь по воде – вверх по Ловати, потом через волоки до Днепра, потом вниз по Днепру – продолжался целый месяц. Все это время Велебу мерещилось, что он путешествует через тот свет – все дальше уходил родной дом, земля, с которой он был связан каждым своим вздохом, та береза, под которой его однажды покормила вила. Казалось, в отдалении от всего этого так же невозможно дышать, как под водой, и он невольно удивлялся, что еще жив. Так дивно было видеть вокруг незнакомые места, леса, реки, селения… Каждый день встречать совсем новых людей – которых не видел никогда раньше и не увидишь впредь. Будто это и не люди, а листья, несомые ветром мимо тебя.

Киев поразил его – высотой своих гор, обилием разбросанных по склонам и внизу дворов. Давно уже поселение перестало помещаться в укрепления на вершинах, выползло оттуда, как тесто из дежи, белой волной растеклось по склонам и берегу. Казалось, в этой теплой, светлой земле никто ничего не боится – взгляд свободно улетал в зелено-голубую даль над Днепром, грудь вдыхала весь простор до небокрая, мысль сама собой устремлялась туда же. Здесь была вершина земли, середина людского мира. Понятно, почему русы тянутся сюда из своего прежнего гнезда – Остров-града, что на Волхове не первый век уже олицетворял высшую власть. Почему рожденный в Остров-граде Ингорь отправился сюда и здесь нашел свой истинный стол.

И тут был еще вовсе не край света. Шкурки, привезенные из северных земель, сотни долбленок, присоединенных к обозу в Свинческе, вскоре отправятся с Ингоревыми людьми дальше – вниз по Днепру, за Греческое море.

А талей гриди повели от пристани у Почайны вверх, на Гору, как здесь называли княжий двор. Ввели в просторную палату. Такие же резные столбы, щиты и оружие на стенах Велеб видел и в Остров-граде, но здешняя гридница была еще больше. В дальнем конце стояло возвышение, а на нем сидели двое: мужчина и женщина. В мужчине Велеб признал самого Ингоря киевского – видел его издали, в день зимней битвы, когда погиб Селимир. Ничем на первый взгляд не примечательный мужчина: среднего роста, лицом не сказать чтобы красив. Но твердый взгляд серо-голубых глаз сразу говорил: этот человек привык добиваться своего. В нем чувствовалась такая сила духа, и при ней непримечательная внешность теряла значение.

Зато женщина слева от Ингоря была так хороша, что перехватывало дыхание. Едва взглянув ей в лицо, Велеб замер, пораженный. Эти глаза – дивного зеленовато-серого цвета, с голубым отливом… В них соединились красота неба и мощь земли, зелень трав, прохлада воды, блеск солнечного луча на речной волне… Накатило то же ощущение трепетного восторга и проникающей жути – сколько раз бывший Вилич испытывал нечто подобное, сидя под той самой березой.

Она? Неужели здесь… не может быть…

– А этот из Люботеша, Бранеслава сын, – сказал Тормод Гнездо – доверенный человек Ингоря ладожского, который привез юных заложников.

– Стало быть, Селимира братанич? – слегка улыбнулся киевский князь. – Непохож на Селяню!

На рослого, громогласного, рано располневшего Селимира ни Велеб, ни отец его не походили.

– Как твое имя? – приветливо спросила княгиня.

Велеб опомнился. Это не вила. Его вила никак не могла очутиться так далеко от той березы, от родной рощи, в чужой земле, да еще на княжьем престоле.