А волчица вновь изготовилась вскочить – метнувшись вперед, Горун ухватил за узкую босую ступню и дернул, снова опрокидывая ее наземь. Схватил за руку; волчица извернулась и укусила его за шею. Он содрогнулся – было не больно, но что-то горячо и приятно толкнуло изнутри. Заломив ей руку за спину, он прижал противницу к земле. Она затихла, тяжело дыша.
– Ну что? – тоже с трудом переводя дух, спросил Горун. – Не мал я невест искать?
Волчица молчала.
– Отведешь меня в Невидье?
– Ну ладно, – неохотно вздохнула она. – Отведу. Ловкий какой выискался…
– Клянись.
– Матерью-землей клянусь.
Горун выпустил ее, и она встала. Провела ладонями по груди и по бедрам, стряхивая лесной сор, и он снова сглотнул. Невольно жалел, что поединок их так быстро завершился. Даже победа не радовала. Что победа – он не сводил глаз с рыжей волчицы, надеясь, что она потребует еще чего-нибудь. Пусть-ка еще испытает его – он покажет, на что годен!
– Ты не радуйся! – предостерегла рыжая. – Я-то что… а вот там тебя ждет страх пострашнее меня!
– Я не боюсь. Веди давай. Не сбежишь?
– За хвост подержись, – с усмешкой предложила волчица, но этого Горун, конечно, делать не стал.
И вот они шли через лес – волчица впереди, он за ней. Теперь он видел только покрытую шкурой прямую спину, затылок с длинными рыжими волосами – в прядях запуталось немного лесного сора. Под шкурой мелькали ловкие белые ноги, и Горун старался наступать на те же места, что она, идти точно по следам – было приятно, как если бы он ее касался.
Его переполняло удивительное чувство – восхищение и робость, не имевшая ничего общего со страхом. Вот это да! Кто же она такая? Человек, зверь? Из Невидья или… откуда? Вот он какой – самый важный день его жизни. День, когда он встретил истинное чудо. Как в сказаниях про Лютицу-вешчу и ее дочерей-волчиц. И никогда, даже если она сейчас исчезнет, жизнь его не будет прежней. Да разве сумеет он до конца века, отпусти ему судьба хоть семьдесят лет, забыть хоть одно ее слово, хоть малую малость этой встречи? Восторг и потрясение уже что-то такое сделали с ним, что он ощутил себя другим человеком. Более зрелым, взрослым, опытным, мудрым… но главное, Горун почему-то чувствовал себя счастливым. И вовсе не потому, что прошел первый рубеж и приближался к загадочному Невидью.
Очень хотелось заговорить, но что ей сказать? Это не простая девка, ее не спросишь о здоровье родичей и хорошо ли лен уродился. Даже имени не спросишь – не скажет она ему! Даже если оно у нее имеется, имя.
Как-то очень скоро путь их закончился – они спустились в ложбину, где за елями серели бревна тына. Волчица, не сбавляя шага, двинулась прямо через широкую россыпь погребального праха, но Горун невольно приостановился.
– Лоб себе помажь, – более не слыша сзади его шагов, волчица обернулась. – Иначе не пройти.
Горун подобрал горсть праха и размазал немного по лбу. До ворот оставалось всего шагов семь. Вот сейчас она войдет туда… и сгинет в глубинах Нави, откуда появилась.
– Жди здесь! – велела волчица. – Считать до скольких умеешь?
– Сколько надо умею.
– Считай до тридцати трех, потом отворяй ворота и заходи. Увидишь самую большую избу. Подойди, стукни в дверь три раза. Опять посчитай до тридцати трех, и тогда заходи. А там… увидишь, что будет.
Волчица скользнула за ворота и пропала – только хвост с рыжей подпалиной мелькнул. Как привороженный, Горун не мог оторвать взгляда от створок, которые она прикрыла за собой. Наконец опомнился: ему же велено считать! Не зная, долго ли промешкал, начал сразу с пятнадцати. Может, закончил рано, может поздно… а, обое рябое!
Вдруг подумалось, что она может быть там, во дворе. Горун толкнул створку – раздался скрип, будто вой голодного лешака. Но за воротами никого не было – только два высоких идола в середине, Велес и Марена.
По привычке поклонившись божествам, Горун огляделся. Самая большая изба, она сказала. Видать, туда.
Подошел, постучал три раза, теперь уже стал считать основательно. Тридцать один… тридцать два… тридцать три…
Пока считал, огляделся, заметил под навесом на скамье бадью с водой и белый рушник. Тоже важно! Наклонился, осторожно черпнул горстями воды, умылся, промыл глаза. Иначе можно ничего и не увидеть – просто так навьи живым очам недоступны.
Согнувшись, протиснулся в низкую дверь. И да, он их увидел! Около десятка женщин неподвижно сидели на скамьях. Никаких шкур и личин – белые сорочки, белые вздевалки… белые покрывала на головах, закрывавшие лицо и спускавшиеся до груди.
– Будь цел, отроче! – послышался сзади голос.
Увы, другой. Не тот, молодой и звонкий, что касался души, как свежий ветерок.
Обернувшись, Горун увидел Толкун-Бабу. Поклонился. Впервые он подошел к ней, старшей жрице Нави, так близко, и то, что она оказалась на голову ниже ростом, потрясло его. Казалось, она лишь притворилась маленькой, чтобы его обмануть – а сейчас вдруг начнет расти и будет увеличиваться, пока не упрется макушкой в кровлю.
– Молодец, что добрался, – вместо этого приветливо сказала Толкун-Баба. – Чего же хочешь теперь?
«Где та волчица?» – чуть не ляпнул Горун. Пришлось подумать, чтобы вспомнить нужный ответ.
– За невестой я, мати…
– Здесь твоя невеста, – Толкун-Баба указала на сидящих дев. – Любую выбирай. Девять у меня дочерей, да только княжья дочь лишь одна. Угадаешь – твоя будет. Не угадаешь… Какую выберешь, ту возьмешь, к себе в дом уведешь. Ступай.
Парень двинулся к скамьям. Оглядел сидящих. Вот эти две – старухи, сразу видно, горбятся. Эта слишком толста и грузна – тоже немолода. Вон та может быть… или эта, с краю…
И вдруг ноздрей его коснулся запах – немного веяло потом, немного звериной шкурой… лесным мхом… Он вгляделся. Сидевшая перед ним дева, вторая с краю, была неподвижна, но белое полотно на ее груди вздымалось чуть сильнее, чем у других. Будто она только что проделала долгий путь и не успела перевести дух…
Руки ее были сцеплены на коленях, как у прочих. На правой кисти чуть виднелась свежая красная царапина…
– Эту беру! – поспешно, будто от малейшего промедления счастье могло ускользнуть, Горун указал на нее. – Вот эту, мать!
– Эту? – Толкун-Баба приблизилась, чему-то усмехаясь. – Не слишком ли спешишь, отроче? Не торопись, подумай! Спешки нет, судьба твоя решается. Какую возьмешь, с той и будешь век вековать!
– Я понял. Вот эту давай.
– Встань, – велела Толкун-Баба.
Дева медленно поднялась. Теперь Горун видел ее рост и снова убедился: не промахнулся. В груди теплой волной разлилось отрадное чувство, будто сами боги вслух пообещали: отныне и навек все станет хорошо. Он поймал счастье-долю свою.
Пока Толкун-Баба бралась за концы покрывала, готовясь его поднять, Горун даже не думал, может ли оказаться, что это и есть Благожитова дочь. Думал он только об одном.