Христианство и страх - читать онлайн книгу. Автор: Оскар Пфистер cтр.№ 21

Убийц жестоко наказывают тяжелыми симптомами болезни и не ведут к покаянию. Они во власти бессознательного, и там нет решения нравственно-религиозного конфликта, каким бы тяжким ни было наказание, наложенное ими на самих себя.

Теперь мы понимаем, почему страх может рождать столь ужасные фантазии. Они склонны исполнять желания и внушать успокоение, ибо через них совесть хочет освободиться от страха с помощью тяжелого самонаказания. Очевидно, при этом действуют также базовые влечения, прежде всего садомазохистские желания. Бессознательное намерение наказать самого себя играет в жизни большую роль. Склонность утишить страх встречается и в мелких, но поразительных несчастных случаях, и в принятии важнейших в жизни решений, и даже в мученичестве.

Напряжение слабеет, поскольку один из его полюсов получает символически-аутистское удовлетворение; и можно понять, почему какая-либо установленная форма веры никогда не сможет устранить каждый страх и принести всем вечное блаженство. Мы это ясно видим и в религии. В зависимости от мотивов, порождающих религиозный страх, разные пациенты, и католики, и протестанты, будут восторгаться и испытывать счастье, читая синоптические Евангелия или Евангелие от Иоанна, послания апостола Павла или Книгу Откровения. Если мы знаем бессознательные нужды и потребности, осложнения и привязанности, вытесненные фантазии и желания человека, то часто с уверенностью можем предсказать, в какой религиозной общине и благодаря какому вероучению он обретет душевный покой и все, что ему нужно, в какой – нет.

Где человек обретает то содержание, которое служит для «символического» успокоения противоборствующих сторон души? ^[75] Часто его обеспечивает окружение – впрочем, только тогда, когда соответствует бессознательной потребности утолить боль. Действительность посылает великое множество случаев, она, как учил Риккерт, бесконечно разнообразна. Для устранения страха и его причин приходится выбирать; и выбираются те ощущения или фантазии, которое лучше всего служат цели, или, точнее, лучше всего позволяют помощи, направленной на облегчение страха, обрести представление в образной или вербальной форме.

Двенадцатилетняя девочка боялась собак и комаров. Однажды, играя, она сдавила себе горло веревкой. Из носа, как часто бывает в таком возрасте, пошла кровь. Мать упрекнула ее: «Смотри, истечешь кровью до смерти!» Тут же возник страх того, что подобное и правда случится, и тщетно мать потом уверяла дочку, что просто глупо пошутила. Через несколько месяцев девочка прочитала, что солдат умер от проглоченной иголки. У нее тут же возник страх перед иглой, который продержался три года до начала анализа. Фоном шли частые испуги и обилие «блокировок» любви ^[76].

В навязчивой тяге к омовению рук мы видели, как тревожная фантазия символически связывалась с намерением успокоить страх. Очень часто происходит наложение внешних ассоциаций (пространственно-временный континуум) на внутренние.

Одна моя прихожанка-католичка страдала от истерического страха. Лет до пяти она жутко боялась, когда асфальт на улицах был мокрым и в нем отражались «вещи». Она боялась, что провалится внутрь. В связи с этим страхом она заметила, что на тротуаре отражалась церковь, где часто стоял гроб, и в которой, согласно ее вере, жил Бог. Еще она ходила во сне и однажды залезла в кровать к брату. Кроме того, у нее была пирофобия с тех пор, как в их доме едва не случился пожар. Девочке слишком долго позволяли задерживаться в родительской спальне, и у нее возник сильный женский эдипов комплекс. Отцу, человеку сдержанному, не способному удовлетворить ее жажду ласки и нежности, она желала смерти, и отчасти это осознавала, но тут же вытесняла такие пожелания. В наказание девочка желала смерти самой себе, однако превращала страшное желание в ужасный страх перед смертью. Страх упасть в отражение церкви выражал ее стремление умереть и тем принять кару за пожелание смерти отцу, а потом предстать на суд Божий; но одновременно этот страх открывал отвержение желания и надежду на прощение.

Часто среда или момент времени, вызвавший тревожную фантазию, не играют особой роли. Но их усиливают ранние переживания такого рода, имевшие большее значение или более сильный эмоциональный накал. Те переживания могут быть давно забыты или также вытеснены, и часто требуются большие аналитические усилия, чтобы вернуть их в сознание. Еще так часто бывает, если услышать рассказы и события, которые сами по себе безвредны, но вызывают сильный страх.

Тревожная фантазия может родиться и из воображения – чужого или своего. Вышеназванный страх улицы перед церковью показывает нам, как выбор объекта уже был определен представлением о содержании, которые, по расчетам, оправдывали страх (гроб, Бог). Порой ради таких интеллектуальных защит от страха проводится долгая душевная работа. Один мой знакомый юноша много лет как одержимый подсчитывал верное число своих будущих невест. Другие, убегая от страха, большую часть жизни посвящают решению бесплодных проблем.

Отдельного упоминания заслуживают метафизические тревожные фантазии. Часто – дети и реже – взрослые боятся привидений или домовых. В состоянии страха, как и при патологической навязчивости, о которой мы будем говорить далее, человек чувствует себя стоящим перед зловещей, угрожающей и в некоем смысле духовной силой, в реальности которой он твердо убежден. Иногда это невидимое и неизвестное явление представляется безличным – можно вспомнить число 13 или содержание некоторых ритуалов «черной магии». Однако чаще всего человек, мысля в терминах метафизики, создает примитивный анимизм. Пауль Хэберлин посвятил такому формированию страха статью «Сексуальные призраки» ^[77]. Фрейд даже называет определенные формы невроза навязчивых состояний «карикатурой на личную религию» ^[78]. Достаточно одежды, висящей в темноте, чтобы больной ясно увидел дьявола или ведьму.

Эту примитивную метафизику страха никогда нельзя воспринимать в рамках только индивидуальной психологии. Каждому известно об окружающих суевериях. Сказки, народные обычаи представляют материал, который рожден из страха и дают прекрасную возможность интеллектуализировать в себе страх там, где появляется тайное желание этого. Даже если они используются как угрожающее средство, малейшей склонности к страху хватает, чтобы окружить сильным страхом соответствующие фантазии.

Больного в детстве очень сурово воспитывала строгая мать. Она пугала его, говоря, что их в подвале сидит «Бёлимайя» – демон из швейцарского фольклора. Выходя за порог, он испытывал жуткий страх, ибо ему предстояло пройти мимо двери в подвал. Как-то измученный мальчик взмолился о помощи, и неожиданно он оказался на улице. Теперь он был уверен, что Бог перенес его туда с помощью ангелов. Тревожная фантазия (Бёлимайя) и образ страха (дверь) были при этом вытеснены. Как мы видим, часто от странных внешних обстоятельств зависит, превращается ли предрасположенность к страху в страх перед неким местом, животным, грабителем или привидением и укрепляется ли она в таком виде. Точно так же от текущих религиозных представлений и их отношения к чувству вины зависит то, соединяется ли предрасположенность к страху с представлениями о Боге, Страшном Суде, осуждении, дьяволе и аде.