Христианство и страх - читать онлайн книгу. Автор: Оскар Пфистер cтр.№ 132

Для духовенства направленность веры и любви на Христа (христолатрия) была подготовлена самым пристальным вниманием к тяжести грехов и предстоящему Страшному Суду. На фоне этих страшных знаний воссиял образ Иисуса, милостиво приемлющего грешников, в том числе и разбойника на кресте, и искупившего в Гефсимании и на Голгофе причитающиеся грешным людям наказания во имя любви. Человек должен пережить всю тяжесть греха и пройти тяжелую борьбу во имя покаяния, чтобы затем через смерть Иисуса примириться с Богом и только так испытать прорыв благодати ^[873].

В пиетизме жажда любви направлена на Христа еще и через осуждение «радостей жизни». Пиетисты не одобряли азартные игры и танцы. Немецкие пиетисты, как и пуритане в Англии, склонялись к аскезе – впрочем, последние, будучи кальвинистами, никоим образом не старались держаться вдали от мирских дел. Очень многие пиетисты не одобряли сексуальных удовольствий. Естественные желания следовало насильно подавить – и тогда сверхъестественное, которое только и могло принести истинную радость, могло увлечь гораздо сильнее. При этом мир становился юдолью печали, а в будущем царил только мрак ^[874].

Путь к любви к ближним шел только через Христа. Воспитывали строго. Даже молодого графа фон Цинцендорфа выставили на улицу «с ослиными ушами», а через неделю он едва избежал порки, и то благодаря гувернеру ^[875]. Известно, что у моравских братьев детей рано забирали из семьи, чтобы те могли нераздельно посвятить свою любовь Спасителю ^[876]. У взрослых Цинцендорф тоже ввел жесткое разделение по полам. В работе, указанной в сноске, я также показал, как психическая десексуализация брака сопровождалась у Цинцендорфа психической гиперсексуализацией религии. Эта связь религии и брака превратила мужей в «невест Христовых», причастие – в «объятья мужа»… Так в религию прошел оргиастический элемент – можно провести аналогии с практиками многих пиетистов XVIII века, объявивших войну естественному половому влечению ^[877].

Пиетизм сторонился социальных и экономических проблем. «Спокойные люди» старались не касаться не только мирской торговли, но и мирских дел.

Однако религиозная жизнь на тайных собраниях процветала. Она не имела ничего общего с привычным общением – все силы направлялись на обмен благочестивыми мыслями и чувствами. Но она могла в немалой степени утолить влечение к соитию, хотя иначе настроенному наблюдателю ограниченное религиозной сферой общение, возможно, покажется чересчур узким и скучным.

Так страстное желание любви сосредоточилось на Христе и на общине, где и мужчины, и женщины встречались для взаимного просвещения, и люди освободились от навязчивых ортодоксальных догм и установок. Это пережили и реформаты. Психологические условия, в которых формировались особые формы их религий, привели к тому, что их новые евангелические достижения казались им спасением и блаженством. Как и пиетисты, реформаты лично испытали, выражаясь словами Вернле, конфликт субъективизма верующей души и ортодоксальной системы. Насилия не было, но только до тех пор, пока тех, кто не разделял вытеснений реформаторов и их религиозных эрзац-удовлетворений, не стали силой загонять в новую систему. Пиетизм, изначально движение протестантов и реформатов, дал ослепительный импульс любви, воссиявший в творческом гении многих – этот импульс не мог стать вкладом в компульсивно-невротическую систему ортодоксии и обрел поле для своих интеллектуальных свершений в прославлении образа Спасителя и в практической деятельности в общине единомышленников. Вернле справедливо отмечает, что в итоге «благочестие стало намного сердечнее и теплей». И следует признать, что нравственная серьезность в те фривольные времена была достойной ^[878].

Проявление любви в делах, которую Август Герман Франке и многие его почитатели осуществляли путем основания домов для сирот, свидетельствует о возвращении к благочестию, которому учил Иисус, и это достойно восхищения. А в миссиях к язычникам пиетисты проявляли такой героизм, что их нельзя было упрекнуть ни в сентиментальности, ни в слащавости.

С ортодоксальной догматикой не боролись, и даже напротив, многих пиетистов к ней влекло, – но она стала мягче и без тяжелых потрясений заменилась новыми вариантами веры, имевшими рациональные черты.

Пиетизм много сделал для преодоления страха и навязчивостей, и это достойно высокой оценки. Но не стоит преувеличивать. В благочестии остался сильный страх. «Чем выше ценилось переживание нового рождения, тем сильнее было искушение вызвать его искусственно, методичными тренировками» ^[879]. Непрестанные самопроверки, которые могли легко превратиться в нарциссизм, свидетельствуют о внутреннем сомнении, которого не было в религии реформатов. Отказ от земных радостей привел к новому законничеству, породившему новый страх. В целом, компенсаций (сублимаций) по сравнению с подавленными влечениями не хватало.

Любовь к ближнему, действующая через Христа, не всегда могла найти нормальный выход. Пиетизм в Галле дошел до такой злобы, что в нем почти не осталось христианской любви. Новый фанатизм, который боролся с «мирскими удовольствиями», свидетельствует о том, что за ним все еще таился страх, который с легкостью формировал новые навязчивости. В качестве примера приведу проповедь, произнесенную в церкви Грайфенберга Иоганном Кристофом Шведлером в октябре 1715 года. Так как власти разрешили проводить танцы по соседству, он с кафедры клял и их, и танцоров:

«О горе, горе, горе проклятым властям, которые погубили так много тысяч душ проклятыми дьявольскими плясками! Все предстанут перед судом Божиим, и ты, безбожная власть, и ты, проклятый дьявольский танцор, и ты, раб греха, и ты, служанка греха – за все, что вы сделали! Услышь же слово Господа ты, народ Гоморры, дьявольский народ! Горе, горе, горе! Дьявол не выдумал иного поругания и решил снова распять Иисуса на кресте, устроив эту проклятую вакханалию! И вы идете на эти празднества, к проклятому дьяволу, вы, проклятые дети Велиара! Где ты, власть? Ты даром носишь меч, данный тебе Богом? Эти проклятые дети дьявола плясали и корежились, распутничали и напивались, творили все возможное зло, так накажи их за это! Горе, горе этой проклятой безбожной власти, которая должна была это запретить, но которая сама заставляет людей танцевать!» ^[880].

О преодолении страха или достаточной сублимации, таким образом, чаще всего и речи не было, хотя некоторые находили в пиетизме душевный покой. Теологией пренебрегали; Август Герман Франке и другие хотели оставить ей только назидательную функцию. Социальные и политические задачи, которым у Кальвина уделялась большая часть волевой энергии, были забыты. Кругозор сузился, сильно повредив не только репутации религии у посторонних, но и душевному здоровью тех, кто был склонен к патологиям. И это были как раз те, кто в страданиях бросался к пиетизму и его общинам, страстно желая спасения.