В отличие от голодранца Вовы Грибкова вспомнивший ментам всех своих Леша Заздравнов от людей не отставал. Свои былые наряды, в которых Леша приехал с Лефортово, он успел поменять на шмотки и обувь первой линии от Boss, Cavalli, Prada, беспардонно выцыганенные у закошмаренных комерсов. Будучи слишком тупым, чтобы бояться расплаты за свою сучью работу, он тяготился лишь мыслями о предстоящих годах отсидки, что не мешало рисовать сладкие планы на, как казалось Леше, неотвратимую свободу. В ожидании воплощения грез Космонавт выживал на спорте и неуемном кишкоблудстве.
И Космонавт, и Грибок — ценный оперский фонд на «девятке» для организации пресса. Впрочем, этого на тюрьме очень скоро перестаешь бояться. Удивляться тоже перестаешь. Привыкаешь составлять о людях мнение не раньше двух-трех дней совместного бытия. Я решил взять недельку, чтобы понять, где оказался, а там уж как получится…
Рассмотрение кассационной жалобы в Мосгорсуде назначили на 22 октября. Прошло два месяца со дня очередного продления срока моего содержания под стражей. В уведомлении значилось число, место — зал № 319 и время — ю. оо. Судя по времени, доставка в суд заменялась видеоконференцией. Меня это не огорчало. Во-первых, не было ни малейшего желания часов восемь просидеть в душном стакане Мосгорсуда, во-вторых, выход на «телевизор» развлекал своей новизной. К тому же свидание с родными сквозь дырку в аквариуме больше кололось, чем его хотелось. Час веселья — неделя похмелья. После таких выездов разбередившаяся тоской по воле душа рубцуется неделями.
Накануне суда, в начале первого ночи, решил пробежаться по тексту касатки. Речь выходила минут на тридцать, иллюзий на освобождение не было, вместо них любопытство и расчет на публичное выступление, которое рассматривал как весьма полезный тренинг по риторике.
Утром проснулся с подъемом. За дубком уже хозяйничали два гражданина бывших союзных республик. Латышский пленный был «жаворонком», вставал обычно в шесть, стараясь выхватить пару часов утренней тишины и уединения. Он с вечера готовил себе завтрак, который представлял десяток маленьких бутербродов, почти канапе, с претензией на кулинарную утонченность и европейскую изысканность. На хлебные кусочки, нарезанные одинаковыми квадратиками, в разных сочетаниях выкладывались сыр, лук, рыба, дольки помидора, и весь этот кубизм непременно венчала майонезная капля. Созерцательный «завтрак аристократа» я бесцеремонно нарушил. Пока латыш созерцал и смаковал вкусовые этюды, я их уничтожал.
Без пятнадцати десять заказали «с документами». В сопровождении двух лейтенантов подняли с пятого этажа на шестой. Далее прошли подкову, за которой начинался тамбур ожидания для адвокатов и служебные кабинеты администрации. После подковы надели наручники. Дверь в тамбур с кнопки открыла ветхая капитанша, пристально зыркнув из-за витрины будки КПП. В углу адвокатского предбанника висел телевизор, по центру стоял автомат с растворимым кофе. Вдоль стен сидели несколько защитников с вымученными лицами. Как пограничный столб, в конце коридора еще один КПП, метивший границу ИЗ-99/1, за которым начиналась общая «Матроска». Здесь за стеклом громоздился толстый прапор с оттопыренной кобурой. Уточнив фамилию, он размагнитил дверь, выпустив нас на просторы «Тишины»: широкая лестница, высокие потолки, непривычная суета. Два пролета вниз, затем длинный продол, справа и слева кабинеты следователей, похожие на лошадиные стойла. Затем снова по лестнице, но только вверх, и, наконец, студия.
Помещение с восьмиместную хату разгорожено решетками на три клетки. Одна из них напичкана аппаратурой: системный блок, факс, 17- дюймовый ЖК-монитор, поверх которого два видеоглазка. В другой клетке, напротив экрана, — стол и стулья. В третьей клетке зэки дожидаются своей минуты славы. Стены студии отделаны приятно радовавшей глаз белой картонно-бетонной плиткой с дырками.
Я сел за стол, монитор включился. Картинка высветила пустующие судейские седалища, адвокатско-прокурорский приступок, за которым с одной стороны сидели мои защитники, с другой — одетый по гражданке прокурор Бухтояров с откляченной челюстью и слабоумной улыбкой.
Через пару минут под «Встать! Суд идет» появились судьи. Кучерявый хмырь и две жирные тетки смотрелись в мантиях несуразно, нелепо. Заседание началось. Адвокаты ринулись в атаку. Я улыбался и старался не отрывать глаз от черного зрачка видеообъектива, понимая, что там, в суде, к экрану прикованы родные взгляды.
Вдруг внешняя дверь в телестудию открылась и за спиной конвойного показался Френкель. Выглаженный костюм, белоснежная сорочка, портфель, камуфляжная улыбка и близорукий прищур из-под очков. Разглядев меня, он приветливо кивнул. Подобная встреча здесь весьма странная, она не вписывается в здешние неписаные правила, которые допускают пересечение обитателей 99/1 лишь в автозаках. Банкира меж тем закрыли в клетке напротив.
Мое выступление заняло минут сорок. Судьи терпеливо слушали, с трудом скрывая свое раздражение дотошностью жалобы. Последнее слово почему-то оказалось за прокурором. Дежурно промычав по долгу службы о моей опасности для общества, Бухтояров просил суд оставить жалобу без удовлетворения.
Тройка величественно удалилась в совещательную комнату, микрофон видеоконференции в зале выключили, но оставили картинку, меня же могли видеть и слышать. Вот в кадре показался отец, мама. Они что-то писали мне на бумаге, но прочесть я не мог, не позволяло слабое разрешение видеокамеры.
— Расплывается, — улыбнулся я в объектив. — Мусоров не обманешь. Все продумано.
— Что ж ты так о нас? — неожиданным укором влезли в разговор цирики, скучавшие в аппаратной.
— А кто из вас мусор? — живо отреагировал я, услышав в ответ довольное урчание. Вдруг в поле зрения телевизора появился прокурор.
— Что-то ты пожирнел, Бухтояров. Пора тебе в Лефортово, под нары, вес сгонять, — развить мысль мне не позволило возвращение судей, решение которых и на этот раз не стало сенсацией.
— Как ты? — бросил я на выходе банкиру.
— Нормально, меня двенадцатого на общую «Матроску» перекинули, — бодро ответил он.
Так вот почему наша встреча оказалась возможной. Леша уже не относился к юрисдикции ИЗ-99/1. Я собрался сказать, что сижу с его подельником, но вовремя спохватился, сообразив, что в этом случае сегодня же хату раскидают.
Возвращаясь по раздольным лестничным маршам «Тишины», я увидел девушку. Наверное, звучит дико, но в этих застенках по прошествии почти года увидеть красивую женщину — все равно что завешанную игрушками новогоднюю елку, тебя вмиг охватывает нежный праздничный трепет. Она действительно была хороша. Высокую грудь на узкой, словно пружина, талии раскачивал маятник бедер. Ее лицо не отличалось редкой красотой, да и просто красотой, но вполне гармонировало с молодой, упругой плотью.
Я звонко присвистнул, жадно разглядывая на ходу заветную анатомию. За спиной хохотнул конвой. Но, увы, подследственный не заслужил даже взгляда — надменного ли, чванливого, сочувственного или дразнящего, любопытного или высокомерного…никакого. Для нее — девушки на тюрьме — человек в наручниках не существует.