Рома, разинув рот, внимал Грабовому, а тот меж тем, зачем-то сняв с общей вешалки свое черное пыльное пальто, повесил его за шконку аккурат над подушкой Латушкина.
— Что ты делаешь, Гриша?
— Риск надо минимизировать, я считаю, — пробурчал Грабовой.
Что имел в виду под сей загадочной фразой наш кудесник, выяснилось лишь на следующий день, когда наглотавшийся за ночь пыли Латушкин в отсутствии соседа решил перевесить обратно чужое пальтишко. Каково же было наше удивление, когда под длинным замызганным драпом оказалась стриженая норка, правда, слегка поистертая и побитая молью.
— Никакого вам, скинхедам, доверия, — рассмеялся я. — Похоже, Рома, крысу в тебе Гриша увидел.
Парнишка затаил обиду и вскоре воздал волшебнику за оскорбление. Быстро оценив ситуацию, Рома сменил суеверное почитание на хамство, перейдя с «Григория Петровича» на «Гришу», а то и попросту называл целителя «Гыр-гыром». Попала собаке блоха на зуб.
— Гриша, а Гриша! — как-то раз обратился скинхед к Грабовому. — Прикинь, у меня адвокатесса — твоя поклонница, даже, как ее, эта, обэп.
— Адепт, — поправил Латушкин.
— Во-во, адепт. Она самая. Как узнала, что мы вместе сидим, стала рассказывать, что благодаря тебе сестра ее от рака вылечилась, муж бухать бросил. Короче, обожает она тебя и говорит, что ты святой.
— Ну, это… — Гриша почесал пузо, соображая, как лучше среагировать. — Я считаю, что она не может делать такие выводы.
— Да мне пофиг, какие она выводы делает. Просто она очень хочет, чтобы ты ей подарил клок… нет, клокон…
— Локон, — подсказал Костя.
— Во-во, локон своих волос. Гриш, ты настреги децл, я ей снесу.
— Как это?! Так нельзя, — впал в оторопь волшебник.
— Да, ладно тебе. Не жмись! Жалко, что ли? Дай, волосенков-то! А моя баба-адвокат за это будет меня защищать бесплатно… Наверное.
— Не-не. Это исключено, — неуверенно выдавил из себя волшебник. — Волосы нельзя раздавать.
— Слышь, Гриша, — вмешиваюсь я в диалог. — На молодом, сам слышал, дюжина трупов числится. Как бы за отказ он ночью вместе с зачуханными патлами башку тебе не отрезал. Ведь могешь, Роман? — подмигнул я скинхеду.
— Не-а, — смутился парнишка. — Я же по-братски прошу. — Думаю, Гриша согласится. Да, Гриш?
— Нет. Нельзя волосы давать людям, которых даже не знаешь, — промямлил Грабовой, изображая поглощенность документами.
— Я, конечно, могу ей свои, как твои впарить, но у меня такие, как у тебя на голове, только на жопе, а даме с такого места как-то не интеллигентно…
Ромка оказался удобным арестантом, габаритоемким, покладистым и тихим. Единственное, что раздражало в нем — постоянное щелкание пальцами, которое заразительным нервяком бредило тюремное спокойствие. Весной ему исполнилось двадцать.
С тюрьмой он свыкся, то ли оттого, что сидел уже год и четыре, то ли оттого, что воля для него беспросветней тюрьмы. До посадки за семь тысяч рублей в месяц Роман Кузин вкалывал курьером в виртуальном магазине: доставлял закомплексованным гражданкам селиконовые вставки для бюстгалтеров.
О жизни своей рассуждал Рома просто, здраво и по-детски прямо.
— Рома, как ты думаешь, что такое успех?
— Ну, это когда у человека получается множество дел, — взяв короткую паузу, сформулировал скинхед.
— Тогда, что такое счастье?
— Когда человек ни в чем не нуждается. Все хорошо.
— Тюрьма дала что-нибудь хорошего?
— Тюрьма научила размышлять. Понимать людей, определять, с кем лучше иметь дело, с кем нет. Еще дала самостоятельность. На воле все делала мать: стирала, готовила, здесь научился сам. Сообразительность появилась.
— Ты помнишь свое самое яркое впечатление в жизни?
— Когда в Астрахани с отцом отдыхал. Мне тогда четырнадцать лет было. Еще батя был жив, — парень уткнул глаза в стол. — Рыбачили, раков ели…
— Рома, а в женщинах что больше всего ценишь? — сменил я тему, не давая молодому раскискнуть.
— Фигуру, красоту, — оживился скинхед. — Чтобы не была слишком тупая и не слишком умная. С тупой не о чем разговаривать, а умная — высокомерная.
— Политические убеждения есть?
— Сейчас нет. За те, которые были, я сижу. Привели они к тюрьме и трупам. С нелегальной иммиграцией надо бороться по-другому. Не чурки виноваты, а государство. Здесь я встречал хороших людей нерусских, которые разделяли мою точку зрения.
— А цель какая сейчас в жизни?
— Отсидеть достойно свой срок. Получить в лагере профессию, освоить быт. Выйти состоявшимся человеком с профессией и образованием.
— Что такое для тебя свобода?
— Бесценное сокровище, что не осознавал раньше, не ценил, пренебрегал. Считал, что так будет всегда.
— Что самое желанное на воле?
— Увидеть маму. Прогуляться в лесу. Подышать сосновым воздухом.
— Какое у тебя самое большое разочарование в жизни?
— Раньше думал, что друзья — это на всю жизнь, выручат, помогут. Попав в тюрьму, понял, что, кроме мамы, бабушки и тетки, никому не нужен.
— Как оказался во всем этом?
— Сам виноват. Если и нужно было бороться, то не с ними. Если кого и мочить, то не работяг, а тех, кто принесли страдания России. Надо было валить тех, кто насилует женщин, продает наркотики, оружие, что привело ко взрывам домов.
— Мечта есть?
— Нет никакой мечты.
— Какое у тебя самое любимое место?
— В Москве — район Измайлово, я там детство провел. Чистый, красивый район. Сиреневый сад: там раньше фонтан был, сейчас кто-то сломал, грязи много, бутылки. В России мне очень нравится озеро Селигер, отдыхал с родителями. А в мире я не был.
— А еда у тебя какая самая любимая?
— Мама готовила шарлотку. Это пирог из яблок. И мясо под сыром, очень вкусное.
— Сколько нужно денег для счастья?
— Миллион долларов, за эти деньги можно осуществить любую мечту и желание.
— Живность дома была?
— Кошка, Белкой звали. Я ее любил.
— Где бы хотел жить?
— Наверное, в Германии. Мне там архитектура нравится. Дома с черепицей, храмы католические. Есть такой город Дрезден, очень красивый. У меня там отец служил. Я фотки видел.
— Кто такой Путин?
— Президентом был, сейчас премьер. Человек из спецслужб, поэтому власть в России принадлежит милиции, ФСБ. Короче, мусорам. И они занимаются беспределом. И столько гастарбайтеров в России им выгодно, так же как и наркотики. Они обладают возможностями решить вопрос за два дня, но не хотят.