Мудрость Салли - читать онлайн книгу. Автор: Рут Хоган cтр.№ 16

Второй мой сегодняшний визит – к Милому Малышу Колину, который умер в возрасте одиннадцати лет в 1913 году и хотя бы избежал боли от потери отца двумя годами позже в кошмаре окопов Первой Мировой войны. Его камень увенчан венком из маргариток, и на нем высечены слова: «Души праведников в руках Господа». Будем надеяться.

Саппер В. В. Ральф похоронен в конце одного из рядов могил, вертикально идущих от часовни в сторону парка. Я посещаю его от имени его матери, Сары, которая, несомненно, уже и сама отошла в мир иной – на случай, если она вдруг не смогла с ним воссоединиться. Саппер Ральф умер в Месопотамии в 1917 году, от теплового удара, в возрасте двадцати двух лет. Его предали земле на британском кладбище в Багдаде, но сомневаюсь, что у Сары или его отца, Томаса, была возможность поехать к нему туда, и поэтому они воздвигли памятник на моем кладбище. Я представляю их молодого сына в бреду лихорадки, мечтающего о прохладных, утешительных руках матери на лице и стакане ледяного домашнего лимонада, пока он умирал на пропитанных потом простынях военного госпиталя в тысячах миль от дома. Разумеется, не исключено, что Сара была жуткой крикливой теткой, а Саппер Ральф мечтал о большой кружке пива и последней страстной ночи с какой-нибудь пышногрудой Глорией. Но я могу составить о них мнение лишь по немногим намекам, что у меня есть, – со вкусом оформленная могила и трогательные слова в его память.

Становится прохладно, и я собираюсь домой. Эдвард устраивает сегодня вечеринку, и мы с Хайзумом оба приглашены. Впервые за долгое время я с радостью предвкушаю Новый Год. И вообще, впервые за долгое время я пытаюсь чего-то ждать, а не тосковать по прошлому. Еще один напрасно потраченный год почти ускользнул прочь, но я решила, что следующий год будет другим. Хайзум поднимает голову – откуда-то прилетает обрывок мелодии. Он поворачивается в поисках источника звука, тянет меня за собой. Вдалеке, на высокой части кладбища, виднеется отдаленная фигура с раскинутыми руками и поднятой вверх головой. Поет. Она поет. Похоже на Салли. Я слишком любопытна, чтобы уйти, но приближаюсь к ней по круговому маршруту, чтобы не навязываться или (не дай бог!) не показаться излишне любопытной. Это действительно Салли. Похоже, она адресует свое выступление группе итальянских могил, покрытых фонариками и яркими шелковыми цветами, и взаимодействует с надгробиями, словно они – ее зрители. Мелодия мне знакома, но слова итальянские, кроме внезапных и неуместных английских ругательств. Странная, но по-своему красивая сцена. Я не знаю, остаться или тихо ускользнуть. Когда Салли берет особенно высокую ноту, Хайзум решает подпеть, запрокидывает голову и завывает, как банши, что лишает нас всякого шанса незаметно уйти. Салли видит нас и здоровается со мной легким кивком, но она полностью погружена в музыку, и Хайзум продолжает аккомпанировать с большим энтузиазмом. Когда они достигают финального крещендо, вороны врассыпную взлетают в небо из-под сени одной из пихт, и Салли низко кланяется под аплодисменты их крыльев.

Вороны улетают в сторону парка, Салли берет с одной из могил красную розу, поднимает с земли сумку и направляется к нам. Солнце опустилось совсем низко, и свинцовые облака подсвечены золотом. Хайзум приветствует Салли с обожанием, припасенным для всех, кого он ассоциирует с едой, и пытается засунуть нос в ее сумку в поисках хлеба.

– Глупый кобелина.

Она гладит его по голове и достает для него сухарик. Протягивает мне розу и берет меня за руку – от неожиданности я не сопротивляюсь, – а потом выводит из парка.

– Вы прекрасно пели, – говорю я ей.

– Он тоже! – отвечает она, кивая на Хайзума.

Вообще-то, эта женщина должна до чертиков пугать меня. Она кричит и ругается, поет мертвецам, крадет цветы с могил и явно не в своем уме. А теперь она меня трогает (помните мою нелюбовь к неуместным объятьям?). Но, кажется, она мне нравится. Она похожа на непослушную лучшую подругу из школы – она вечно втягивает тебя в неприятности, но ты все равно ее прикрываешь. Может, мы сможем работать вместе – мои экскурсии по кладбищу могли бы дополняться музыкальными интерлюдиями от Салли. В парке на траве нас ждут вороны, и Салли бросает им хлеб, словно сеет семена. Когда ее сумка пустеет, на улице становится темно, и притихший парк засыпает под покрывалом теней. Я прощаюсь с Салли на автобусной остановке и желаю ей счастливого Нового Года. Она наклоняется, целует Хайзума в голову, поворачивается и машет мне рукой.

– Идите нахрен и похлопайте в ладоши!

Лучше и не скажешь.

Сегодня температура воды 6,3 градуса, и этим утром я плаваю, а не тону. Я проплываю десять бассейнов, а потом награждаю себя чашкой кофе и черничным маффином, прежде чем отправиться на работу. С тех пор как меня постигла эпифания ^[5] на ужине у Епифании, я пытаюсь измениться. Рождество было непростым, как всегда, с воспоминаниями, разделенными на «до» и «после». Даже счастливые моменты, когда мой мальчик был еще жив, теперь обрамлены черным, словно траурной лентой. Но настал новый год, и теперь все будет иначе. Это не просто. Я по-прежнему зависима и порой поддаюсь беспощадной страсти. И тогда я сжимаюсь под водой, в глубокой части бассейна. Но не сегодня. Сегодня жгучая, ледяная вода на голой коже бодрит, с каждым движением напоминая мне, насколько я живая. И какое это везение. В бассейне всего несколько других пловцов. Епифании бы очень понравился мужчина, который плавает на соседней дорожке. Широкие плечи, мощные ноги, он, как бы она сказала, бороздит воду, словно олимпиец.

Наслаждение от плаванья в ледяной воде опьяняет, и я немного расстроена, когда заканчиваю дистанцию, но кончики пальцев уже начинают белеть, и пора вылезать. Высушившись и одевшись, я заказываю завтрак у Фло, сотрудницы кафе при бассейне.

– После плаванья в такой ледяной воде нужно съедать огромную яичницу с колбасой, – восклицает она, наливая мой кофе со вспененным молоком. Фло относится ко всем с материнской заботой и раздает непрошеные советы всем посетителям одинаковым безапелляционным тоном.

– Думаю, это вам и стоит заказать, – говорит она человеку, который стоит за мной в очереди. Это олимпиец.

– В другой раз, Фло, – с улыбкой отвечает он.

– Ты всегда так говоришь. Дай угадаю – американо с собой?

Я несу свой заказ к столику с видом на бассейн, пока Фло готовит его напиток. Вынуждена признать, я расстроена, что он заказал навынос. В одежде он выглядит так же хорошо, как и без нее, а в тоне его голоса есть что-то очень теплое. Теплое в смысле «сексуальное». Я вдруг понимаю, что пялюсь, и переключаю внимание на книгу по вокалу, которую ношу с собой на случай появления австралийки. Лениво переворачивая страницы, я вспоминаю, как Салли пела итальянцам на кладбище. Я совершенно не эксперт, но, насколько могу судить, поет она очень хорошо. Салли меня неумолимо притягивает. Каждый раз, когда я прихожу в парк или на кладбище, я невольно ищу взглядом ее потрепанную фигуру среди темных деревьев или могильных камней, надеясь, что она заговорит со мной или, если ее речь, как это бывает, смешается, просто пройдется рядом. Ее причуды действуют на меня успокоительно, словно оправдывают или хотя бы преуменьшают мои собственные.