– Ты чего, Сеня? – встревожился Адреналин.
Зимин не ответил. Он озабоченно пошарил во рту языком и вытолкнул на подставленную ладонь пломбу. Пломба была большая – похоже, из коренного зуба.
– Вот, блин! – возмутился Зимин и снова пошарил языком во рту, ощупывая дырку. – Твоя, между прочим, работа.
– Пирамиды тоже разрушаются, дружок, – философски заметил Адреналин и двинулся дальше.
Зимин хмуро посмотрел на его спину, обтянутую кожаной курткой, перевел взгляд на выбитую пломбу, подбросил ее на ладони и равнодушно выкинул в сугроб. Все-таки в нехитрой философии Адреналина было что-то чертовски привлекательное. Вот именно – чертовски... Эта философия старательного и целенаправленного саморазрушения, как и все исходящее от врага рода человеческого обладала непреодолимой притягательной силой. Вот только Адреналин чересчур увлекался своими умопостроениями...
Впрочем, Адреналин всегда увлекался. Такой уж он уродился на свет. Увлекающийся, бесшабашный, безумно, неприлично, недопустимо азартный и везучий, как сам черт. Его любили все, с кем он был знаком; особенно же его любили владельцы казино и игральных автоматов. Да, он был везуч и время от времени срывал банк, но увлекающаяся натура неизменно подводила Адреналина. Он никогда не мог вовремя остановиться, и выигрыши его, как правило, в тот же вечер возвращались в кассу казино вместе со всем содержимым Адреналинова бумажника. Адреналин нисколько не огорчался проигрышами, и за это его тоже любили. А послушать его разглагольствования о том, что непременно нужно уметь вовремя остановиться, сбегалась половина посетителей казино и даже кое-кто из крупье. О, Адреналин был очень убедителен! "Положи себе предел, – говорил он, пересыпая из ладони в ладонь приятно постукивающие фишки, тасуя их, как карты, и оглаживая со всех сторон тонкими нервными пальцами. – Вернее, два предела. Скажем, пятьсот баксов проигрыша и тысяча... нет, лучше две тысячи выигрыша. И все, баста! Как бы тебе ни фартило, что бы тебе ни казалось, что бы ты, черт возьми, ни чувствовал – за черту ни ногой! Интуиция – чепуха на постном масле, особенно если дело касается рулетки. Когда на кону твои бабки, очень легко принять желаемое за действительное. Кажется, вот-вот сорвешь банк, стоит только еще разочек бросить фишку, глядь – а ты уже без штанов, и срам прикрыть нечем, а на часах – пять утра, и пора домой".
К словам Адреналина прислушивались – уж он-то знал, что говорил! Говорят, среди его слушателей попадались даже такие, у кого хватало силы воли следовать его советам; сам же он забывал буквально обо всем на свете, стоило лишь белому шарику с сухим костяным стуком запрыгать по пестрому колесу со сверкающими никелированными спицами. Пределы, границы, благоразумие, умные речи – все летело к чертям собачьим в пекло, лишь только крупье заводил свою старую как мир чарующую песню: "Делайте ставки, господа!" Бледный как полотно, трясущийся от возбуждения, весь побитый какими-то неровными красными пятнами, Адреналин швырял фишки на зеленое, расчерченное белыми полосами сукно, то и дело менял тактику, менял столы, рвал на себе галстук и почти всегда покидал казино под утро, без рубля в кармане и с неизменной лживой клятвой на устах: "Да чтобы я еще хоть раз..."
Игра была его страстью; не только рулетка, но любая игра вообще – от "Спортлото" до банального спора на три щелбана. Началось это у него еще в отрочестве, когда, отправившись в булочную за хлебом, юный Адреналин, который тогда еще не был Адреналином, а звался просто Лехой Рамазановым, иногда Рамзесом, наткнулся на лоток с билетами мгновенной лотереи "Спринт". С собой у него было ровно сорок копеек – двадцать две на батон и восемнадцать на буханку черного, – и неизвестно, какой лукавый бес шепнул ему на ухо, что не будет никакой беды, если он потратит двадцать пять копеек на билетик. И он потратился на билетик, и выиграл – не "Волгу", увы, и даже не какой-нибудь пылесос "Ракета", а всего-навсего еще один лотерейный билет.
Во втором билетике обнаружился выигрыш в пять рублей. Все эти деньги, за вычетом хлебных двадцати пяти копеек, честный Рамзес, впоследствии получивший кличку Адреналин, потратил все на те же билеты лотереи "Спринт". Получилось аж девятнадцать билетов. Киоскер прятал в усах нехорошую улыбку, наблюдая за тем, как ошалевший от нежданной удачи пацаненок дрожащей рукой один за другим обдирает билетики с бечевки, на которую они были нанизаны.
Шестнадцать билетов оказались пустышками, два выиграли еще по билету, а на последнем значилось: "Выигрыш 25 рублей".
И понеслось. Рамзес провел у злополучного киоска больше полутора часов. Дело было зимой, Леха замерз, как бродячий пес, из носа у него текло, как из прохудившегося крана, руки превратились в окоченевшие клешни, но он продолжал играть. Выигрыш его дошел аж до восьмидесяти трех рублей – суммы по тем временам очень приличной, а для тринадцатилетнего мальчишки и вовсе баснословной. В результате будущий Адреналин, несомненно, проигрался бы в пух и прах, поскольку государство не обманешь, но тут вмешалась злодейка судьба в лице дурака киоскера, который, чего-то вдруг испугавшись, прогнал везучего пацаненка буквально взашей. Если бы не этот идиотский поступок завистливого пенсионера, Леха Рамазанов, наверное, получил бы отменный урок, который пустил бы его жизнь по другим рельсам. Но сделанного не вернешь, и вместо урока Леха получил сначала трепку от переволновавшейся матери, а потом вожделенный велосипед марки "Салют" со складной рамой, подножкой, ручным тормозом и прочими наворотами. В тот день Леха Рамазанов твердо уверовал в то, что, рискнув даже по мелочи, можно ухватить за хвост удачу, получив не только материальные блага, но и одобрение окружающих. (Велосипед стоил сорок рублей, трешку Рамзес нахально зажал и впоследствии потратил на мороженое, а оставшиеся сорок рэ пошли на хозяйство, чем мать впоследствии неоднократно хвалилась перед соседками; отсюда и всеобщее одобрение.)
Так это началось и продолжалось долго – целых двадцать лет и еще два года. В течение почти всего этого срока, особенно в последние несколько лет, любой, кому вздумалось бы спровадить Адреналина на тот свет, мог добиться этого легко и просто, даже не замарав рук. Достаточно было подойти к Адреналину и сказать что-нибудь вроде: "Спорим, ты не прыгнешь с шестнадцатого этажа?" или "А слабо сожрать целый кулек крысиной отравы?" – и дело было бы в шляпе. Побившись об заклад, Адреналин, не задумываясь, сиганул бы хоть с шестнадцатого, хоть с двадцать пятого этажа да еще успел бы на лету заглотнуть упомянутую крысиную отраву – целиком, вместе с кульком. А чего там! Бог не выдаст, свинья не съест, а кто не рискует, тот не пьет шампанского – вот и вся философия, которой руководствовался Алексей Зиновьевич Рамазанов по кличке Адреналин.
То, что поначалу выглядело безобидным чудачеством, некой изюминкой, без которой человек – не человек, а так, болван штампованный, наподобие торчащего в витрине манекена, мало-помалу перешло в разряд небезобидных увлечений, а к тридцати пяти годам окончательно превратилось в болезнь, по сравнению с которой, скажем, алкоголизм в тяжелой форме мог показаться детским лепетом. Одолевшее Адреналина психическое расстройство по разрушительной силе можно было сравнить разве что с наркоманией – опять же, в последней, самой страшной и безнадежной стадии. Адреналин не мог равнодушно пройти мимо любого, самого захудалого игрового автомата. Почти все наперсточники Москвы знали его в лицо и в разговорах между собой насмешливо называли "отцом родным". Услышав где-нибудь в метро или в толпе на улице случайно мелькнувшее в разговоре словечко "спорим?", он болезненно вздрагивал и опрометью бросался на милый сердцу звук – вязался к незнакомым людям, предлагал пари, ставил на кон все, что было в карманах, и вообще вел себя совершенно неподобающим образом. При этом не следует забывать, что он был умен и удачлив и к тридцати годам стал главой и единоличным владельцем торгово-посреднической фирмы – небольшой, но вполне преуспевающей, солидной и с хорошей репутацией.