Детки в порядке - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Арнольд cтр.№ 55

Так много красного.

Я потянулся к дверной ручке. Дверь была не заперта.

* * *

Воздух в бежево-красной кухне был лишь чуть теплее, чем снаружи.

Вот как я понял, что нахожусь внутри.

Ковры пахли кошками, стылой пиццей и дезинфицирующим средством.

Так я узнал, что попал в гостиную.

Пустые стены таращились на меня, нашептывая полузабытые воспоминания.

Так я узнал, что попал в коридор.

– Ну как они тебе? – спросила она шепотом, лежа в темноте на своей кровати, облаченная в ночнушку и тапочки. Рядом на тумбочке стояли две банки колы. – Я наконец довязала варежки. – Она протянула мне руки, восхищенно глядя на розовые пушистые варежки. – Мне тепло. Наконец-то мне тепло.

Так я узнал, что встретился с Джеммой.

Тишину прорезало хныканье, словно плакало животное, только смиреннее, отчаяннее и тише.

Так я узнал, что рядом была Мэд.

С другой стороны коридора скрипнула дверь. Я приложил глаз к щели. Там, в приглушенной красноте, была комната с задернутыми шторами.

Так я узнал, что Мэд была в беде.

Автопортрет сидел на полу спиной ко мне. Он говорил не просто невнятно; в его словах был настоящий яд, словно он ненавидел себя за то, что говорил. Сквозь щель я наблюдал, как он поднял огромную раскрытую ладонь и с силой опустил.

Визг. И плач.

– Тебе не разрешали прикасаться к той картине, – сказал Автопортрет, поднимая к губам бутылку и допивая остатки в несколько огромных глотков.

Ноги были самой спокойной частью моего тела: они повернули, прошли мимо комнаты Джеммы, зашли в гостиную, обошли рога с курткой Мэд и остановились перед стеллажом с ружьями. Я поднял вверх руку, снял винтовку, которая казалась ужасно тяжелой, повернулся и спокойно пошел обратно к красной комнате.

Я бы ни за что не смог никого застрелить. Даже если бы мыслитель сердцем во мне захотел нажать на курок, мыслитель мозгом вряд ли бы знал, как это сделать. Но мое правдивое сердце пришло к следующему выводу: большая, тяжелая винтовка ничуть не хуже бейсбольной биты.

Я натянул Базову бейсболку на глаза и толкнул дверь. Мои ноги продолжали идти, пока я не встал прямо за спиной Автопортрета. Он сидел верхом на Мэд, прижимая к полу руки и ноги моей Стоической Красавицы, моего первого поцелуя, моей первой любви, моего первого всего. Я подумал про близость Мэд, про слово «вместе», про Воронку Хинтон, про чувство, что я наконец стал собой, про ее тихо-милый голос, поющий про мусорки и фальстарты, про исключительность Альтной, про одновременные чрезвычайные противоположности, про сравнительное изучение запястий на крыше дома моих мертвых бабушки и дедушки… и все эти синяки… и виновен в этом Автопортрет. Виновен, виновен, виновен…

…

Все произошло стремительно.

Словно кто-то нажал быструю промотку моего тела. Я поднял ружье высоко над головой и опустил его со всей силы, и увидел, как две моих любимых картины Матисса превращаются в одно: Автопортрет упал на пол Красной Комнаты.

Я уронил винтовку.

– Я Суперскаковая лошадь, – сказал я.

И так я узнал.

– Я даже сейчас вижу кровь. Всю эту кровь. Она хлынула, как вода из шланга. И его гаснущие глаза. И другие глаза, горящие, словно пламя.

– Мэделин, – говорит Бандл, допивая остатки кофе.

Я переношу вес на другое бедро:

– Когда-то у меня была кошка по кличке Джастин.

– Что?

– На мой двенадцатый день рождения папа принес домой котенка. Это была девочка, но, когда мама спросила, как ее назвать, я сказала: «А давайте Джастином!» Ну… Мне было двенадцать, что тут скажешь. Когда мама с папой умерли, кошка переехала со мной к дяде Лесу.

– Мэдел…

– У дяди была такая автоматическая поющая рыба. Помните? Они еще вращали головами и пели прямо вам в лицо.

Даже Бандл понял, что сейчас лучше меня не перебивать. Он тихо и фальшиво напел что-то себе под нос.

– «Take Me to the River», – говорит он. – Эл Грин, так?

– Песня та, но я не знаю, кто ее поет. Кроме рыбы.

На мгновение тихий стрекот диктофона кузнечиком звучит в тишине. А я вижу только те глаза: одна пара гаснет, другая загорается.

О боже…

– Кошка Джастин ненавидела эту тупую рыбу. Она не доверяла рыбе, но при этом никак не могла оставить ее в покое. Забиралась на спинку дивана, чтобы достать ее со стены. Нюхала ее, вытянув когти… Мне кажется, она не знала, что делать: кинуться на рыбу, убежать от нее или куснуть. Все это страшно бесило дядю Леса. Он говорил, что, если я не могу уследить за своим животным, он сам за ней проследит. И знаете что… дядя Лес ведь не с самого начала стал таким мерзким. Когда мы с Джеммой только переехали, он вел себя даже мило. Был грустный, но не злой. Старался как мог. Но…

– Мэделин, ты сейчас вообще о чем?

Я делаю глоток воды. Последний глоток в стакане. Ссадина на губе еще щиплет, и это я молчу про пульсирующую боль в спине и бедрах.

– Однажды я вернулась домой из школы, а Джастин нигде нет. Я обыскала весь дом, перевернула его вверх дном. Вышла на заднее крыльцо, прошла сквозь патио до самого конца участка, где за домом бежит мелкий ручей. Я нашла ее там. Промокшую насквозь. Она двигалась в такт слабому потоку… не знаю, сколько она там пролежала. Глаза у нее были как у куклы. Не мертвые. А такие, будто никогда и не были живыми. А потом из-за спины, из открытого окна, я услышала пение.

Я вытираю глаза, смотрю Бандлу прямо в лицо и тихо напеваю.

МЭД

Вик уронил ружье на пол.

– Я Суперскаковая лошадь, – сказал он.

Я едва узнала его в бейсболке База, но, с другой стороны, тогда мне вообще сложно было что-то разглядеть. Глаза опухли так, что едва раскрывались; боль была такая, словно их подожгли и засыпали толченым стеклом. Я села в каком-то тумане, склонилась вперед и пощупала пульс у дяди Леса.

Он жив.

Рука Вика оказалась на моем плече.

– Как ты?

Все было такое размытое, нечеткое, словно я смотрела сквозь заплесневелую занавеску в душе. За моей спиной Вик сказал что-то о том, чтобы вызвать полицию, и я смутно отметила, что он вышел из комнаты. Я чувствовала, что остаток жизни проведу именно так: одно туманное событие за другим, которые я едва смогу осознавать. Я наблюдала, как дядя Лес дышит: вверх-вниз, вверх-вниз – жизнь нуждалась в обоих движениях. Ей нужны были вдох и выдох, одновременные чрезвычайные противоположности. У его ног лежала пустая бутылка. И внезапно – так же, как мгла опустилась на меня, – я отдернула заплесневелую занавеску. Мир снова приобрел четкость.