Мы с Базом повторили:
– И увидели, что это хорошо.
Если Вик тоже произнес эти слова, я его не расслышала.
ВИК
Не то чтобы я проснулся в тишине; тишина была тем самым, из-за чего я проснулся. Я два года засыпал под включенный айпод и звуки оперной колыбельной на повторе, и два года я просыпался к парящим сопрано. Но не в этот раз.
Я повернулся на диване, вынул наушники и постучал по задней стенке айпода. Это была старая модель, и батарейка держала заряд не очень долго. Прям свезло так свезло, если учесть, что я оставил зарядку дома вместе с телефоном, зубной щеткой и солнцезащитными очками. Лежа в темноте, я прошелся по списку всего, что надо было взять, если бы я не покинул дом в состоянии паники. И тут через комнату до меня донесся тихий щелчок.
Открылась дверь парника. Кто-то вошел – или вышел. Я посмотрел на спальники: Баз, Нзази, Коко…
Мэд исчезла.
Я опустил ноги на землю. Вторую ночь подряд я был рад своему новому спальному наряду: кофта с капюшоном, метсики, ботинки. Я прошел между спальниками и на цыпочках стал пробираться по тропинке, осторожно избегая шатких камней, натянул куртку и шагнул наружу.
Я стремителен и тих. Я малозаметный истребитель.
Я тайный агент, шпион, быстрый и бесшумный.
Я прошел мимо ряда парников, через канал «У золотой рыбки», где бесцельно плавал, ни о чем не тревожась, Гарри Конник Младший-Младший. По другую сторону моста я увидел кроссовки Мэд: они пробирались под забором. Мне нужно было обождать, пока она не перейдет дорогу, иначе меня могут заметить. Я досчитал до десяти, добежал до того же места, лег на землю, взмолился, чтобы она не услышала звяканья цепи, и по-пластунски прополз на другую сторону.
Быстрый. Тихий. Шпион. Призрак.
Впереди Мэд свернула на прилегающую улицу. Даже такой профан, как я, знал, что надо сохранять дистанцию.
Поначалу она пошла по той же улице, где мы были вчера, в сторону дома бабушки и дедушки. Но через пару кварталов она свернула. Я тихо и незаметно последовал за ней, прошел мимо тьмы домов, знакомых мне с былых дней. Тогда я долго гулял, избегая бесконечной игры в бильярд, часов с кукушкой и повышенных сексуальных импульсов у пожилых людей.
Стремительный. Скрытный. Секретный. Сноровка. Скорость.
Я чувствовал, что улицы Нью-Милфорда совершенно не тревожила жизнь его ночных обитателей. Спали не только жители, спали дома, дороги, тротуары. Погода, казалось, понимала, что происходит: ветер дул резче, воздух холодил сильнее, ночь опускалась темнее. Я поднял воротник куртки, закрывая им низ лица.
Идеальные условия для секретной операции.
Мэд шла, не торопясь. Такая, знаете, ленивая, беспечная походка. Через несколько кварталов она внезапно остановилась и развернулась на сто восемьдесят градусов. В последнюю секунду я успел спрятаться за ближайшим снеговиком, попутно отбив ему нос-сосульку. Я подождал там, у чьего-то дома, прижавшись спиной к месту, где у снеговика был бы пах, если бы у снеговиков вообще был пах. Я сосчитал до двадцати, чтобы уж точно не выйти раньше времени и не сорвать операцию. Да славится этот снеговик. Этот человек из снега.
Снего-Вик.
. . .
Я поднял голову над его цилиндром и как раз увидел, как Мэд идет через передний дворик к крыльцу какого-то дома. Я в изумлении наблюдал, как она взобралась на ступеньки, открыла дверь и скрылась внутри.
Дом, куда зашла Мэд, совсем не подходил под окружающую обстановку. Метрах в двадцати от дороги и в пятнадцати от домов с обеих сторон. Выглядел он так, словно место ему в деревне, а не в пригороде. В одной из передних комнат мигнул свет, и тень – возможно, Мэд – пересекла эркерное окно. Сейчас или никогда.
Я распрощался со снежным тезкой и последовал по стопам Мэд. У самого дома я скользнул через двор к переднему эркерному окну и погрузился правой ногой в ливневый сток, спрятанный под снегом. Я отряхнул ногу, переступил за сток и приложился лицом к стеклу, где занавеска неплотно закрывала вид. У самого края. И заглянул внутрь.
Стремительный. Скрытный. Секретный. Сноровка. Скорость.
Это была гостиная. Вернее, эта комната в прошлом была гостиной. Полы завалены журналами и банками из-под газировки; сервировочные столики завалены стопками бумажных тарелок. Стены ничуть не лучше: грязные зеркала, скособоченные рамы, на картинах столько пыли, что я не мог разглядеть изображений. Только один предмет в комнате сиял чистотой: стеллаж для ружей.
Я ничего не знал о ружьях. Но эти выглядели очень солидно. Они не были похожи на винтовки из разряда объятий сбоку. У двух, современного вида, были оптические прицелы; остальные казались антиквариатом. Но все как одно блестели. Это навело меня на мысль… наверно, нужно приложить уйму сил, чтобы вычистить хоть один предмет в такой загаженной комнате.
Рядом со стойкой висели рога, которые, как я предположил, раньше украшали оленью голову. Но точно я сказать не мог. Рога были длинные и острые; они ветвились в разные стороны, словно плотная паутина.
Рога и ружья.
Так себе домишко, если спросите меня.
Мэд вошла в темную гостиную, сняла куртку, повесила на рога и исчезла в соседней комнате. Через несколько секунд она появилась снова с банкой газировки и пачкой чипсов. Я наблюдал, как она лавирует по комнате, стратегически избегая коробок из-под пиццы и использованных бумажных салфеток, словно те были минами.
Она плюхнулась в кресло в углу, нацелила пульт в телевизор и затопила комнату синим светом. В гостиную, шаркая тапками, вошла старушка с банками кока-колы в обеих руках.
– Привет, Джемма, – донесся через стекло голос Мэд.
Какие тонкие рамы! Звук лишь слегка приглушен, но слова четко слышно.
Старушка села на диван, ничего не ответив. Она с легкостью открыла обе банки и стала прихлебывать из них по очереди: левая, правая, левая, правая, – с кока-колой представление всем на удивление. Я стоял как вкопанный, наблюдая, как они смотрят телик и пьют колу. Будто это совсем привычное для них дело.
Третий человек вошел в комнату, такой же растрепанный, как и его дом. Я затаил дыхание. Он выглядел точь-в-точь как моя любимая картина Матисса «Автопортрет в полосатой футболке» (видимо, это значило, что мужчина похож на самого Матисса). Волосы у него на макушке поредели и совсем исчезли со лба. У него была кустистая борода, резкие очертания бровей, большие уши и большой нос, словно черты лица все росли-росли и не знали, как остановиться. Но больше всего выделялись огромные пустые глаза. Как и в картине, в них было что-то пугающее.
– Задолбала эта хрень, – сказал мужчина, проходя по комнате, точно пьяный медведь.
Мы с Мэд и Джеммой наблюдали, как он спокойно снял винтовку со стены и резко ударил рукояткой в экран, разбивая его на бурю танцующих огоньков, проводков и стекла. Мужчина повернулся. Ружье свисало у него из левой руки.