– Вы забыли про чайник, – произнес Денис и попытался улыбнуться.
– И вправду, – с облегчением произнес Алексей Петрович и встал. – Хотите чайку?
Денис и Лана согласились.
Букинист вышел на кухню, достал три чашки и налил заварку из заварочного чайника. Его руки дрожали, и он пролил немного на стол.
– Дьявол, – тихо чертыхнулся он и принялся вытирать темно-коричневую лужицу. Страх, который спрятался, пока он разговаривал с молодыми людьми, вернулся вновь. Он очень боялся. Не смерти, нет, – к ней он был готов. Он боялся неопределенности и мучительного ожидания этой самой смерти.
Алексей Петрович вспомнил слова Дениса: «Вся любовь доставалась Леше, меня как будто не существовало. Естественно, кроме тех моментов, когда нужно было кого-то наказать». Старик представил себе мальчика с заплаканными глазами, сидящего на табуретке, и родителей, занимающихся своими делами и не обращающих на него внимания. Что думал в этот момент ребенок? Он желал умереть и чтобы родители по нему плакали? Или хотел убить своего брата, потому что тому досталось больше любви?..
Внезапно Алексей Петрович дернулся и чуть не обжег себе ногу кипятком.
– Боже мой, – пробормотал он. – Вот оно. Естественно. Несомненно.
А потом проговорил:
– Боже, какого дьявола ты мне перед смертью загадываешь такие загадки?
Он рассмеялся своему небольшому каламбуру, сдержался, чтобы не побежать в комнату и не поделиться своим озарением, и доделал чай.
– Сахар нужен? – громко произнес он. Голос почти не дрожал.
– Нет, – раздались в унисон два голоса.
Когда букинист скрылся на кухне, Лана прижалась к Денису.
– Ты ведь его любил, да?
– Что? – не понял Денис.
– Братика. Ты ведь его любил. Несмотря на все то, что происходило, ты его любил. И понимал, что он ни в чем не виноват.
Денис чуть отстранился, посмотрел в глаза Лане.
– Ты считаешь, что мне сейчас станет легче, от того, что он ни в чем не виноват?
Лана не стала обижаться.
– Я на это очень надеюсь.
Он потупил взгляд.
– Извини. И – да, я его любил. Что не мешало его ненавидеть. Вот такая хрень. Хоть сейчас беги к психиатру и ложись на кушетку.
Лана улыбнулась, и вновь Денис отметил, как почти физически ощутимо она отогнала от себя свои собственные переживания.
– Ты смотришь слишком много фильмов, – сказала она.
– Если ты права, то ты права. Да я и сейчас, как в каком-нибудь засраном блокбастере.
– Ты же говорил, что это сериальчик.
Денис посмотрел на Лану, и ей не понравился его взгляд.
– Я очень надеюсь, что все закончится в первой серии. Так или иначе.
Из кухни раздался голос букиниста, спрашивающего про сахар.
Оба отказались.
Алексей Петрович следил за реакцией своих собеседников. В глубине души он мечтал о немой сцене из «Ревизора» с ошалевшими глазами и раскрытыми ртами. Ну или, на худой конец, возгласы изумления. Но то, что он наблюдал, совершенно не вязалось с его ожиданиями. Денис со спокойным лицом смотрел на него, как бы проигрывая в голове сказанное букинистом. Во взгляде Ланы читалось легкое непонимание. Немая сцена, в конце концов, имела место, но была явно неудовлетворительной.
– Вы уверены, Алексей Петрович? – произнес после нескольких секунд молчания Денис.
– Уверен ли я? Учитывая, что мы не имеем более ни единой гипотезы, хорошей или плохой? Да, я абсолютно уверен.
– Опять сказочка получается, – вступила в разговор Лана.
– Моя теория не более сказочна, чем история про Анку. А Анку, как мы выяснили, есть. Поэтому вполне логично предположить, что некоторые иные легенды, в том числе и библейские, тоже являются не совсем выдумкой.
– Охренеть можно, – с чувством выдохнул Денис. – Как же вы до всего этого доперли?
– Я до всего этого, как вы изволили выразиться, допер с помощью логики, счастливого случая и вон той кучи, – не без самодовольства сказал Алексей Петрович, указывая в направлении заваленного со всех сторон книгами шкафа.
Денис машинально оглянулся на книги. Он перебирал в голове слова букиниста. Выяснялось, что у него с Анку было кое-что общее. И именно это общее привело Смерть к совершенно заурядному московскому курьеру. И что теперь с этим можно было сделать, Денис не представлял.
Он почему-то вспомнил сумасшедшего у станции Кропоткинской. Что он кричал? Что-то насчет выздоровления с помощью раскаяния. Почему-то Денису казалось, что этот псих появился в том месте и в то время не просто так. Он хотел что-то передать. Быть может, подсказать, помочь.
«Да нет, ерунда. Я же не в фильме, чтобы всякая хрень вместо случайности оказывалась намеком», – размышлял Денис.
Но все же, что он кричал? Денису показалось чрезвычайно важным вспомнить слова психа.
– Выздоровление с помощью… – пробормотал он себе под нос. – Нет, не с помощью, а через раскаяние.
– Исцеление через покаяние, – поправила Лана, отстранившись и пристально взглянув ему в глаза. – Кажется, так.
– Точно, не раскаяние, а покаяние, – все так же тихо проговорил Денис.
Букинист отвлекся от своих мыслей и, не расслышав, спросил:
– Что, простите?
Молодые люди помотали головой. А Лана вновь взглянула на Дениса.
Алексей Петрович обвел своих собеседников взглядом.
– Но все мои мистические логические выкладки рассыпаются об один-единственный вопрос, которым в свое время грешил Чернышевский, – «Что делать?». Как мы (а судя по тому, что я уже почти что списан, скорее вы) будем противостоять Смерти? Или уже стоит называть ее своим именем?
Лана молчала, все так же глядя на Дениса. Денис тоже безмолвствовал, сверля взглядом пол.
Алексей Петрович вздохнул:
– Дайте мне часик. Я посижу, поразмышляю. Ответ должен быть неглубоко.
– Не надо размышлять, – наконец поднял голову Денис. – Я, кажется, знаю, что нужно делать.
Он нервно хихикнул и взъерошил волосы на голове. В глазах читалось волнение вперемешку со страхом.
– А если я окажусь не прав… то я буду не прав.
27
Около трех часов дня Алексей Петрович остался один. Сначала, в полвторого, ушел Денис. Затем, спустя час, его покинула Лана.
Он видел, как терзалась девушка. С одной стороны, она должна была хоть как-то помочь своему кавалеру в воплощении вполне логичного и последовательного и, в то же время, абсолютно авантюрного плана. С другой, она чувствовала, что должна поддержать старого букиниста. Алексей Петрович прочел все это в глазах девушки, где сочувствие боролось с жаждой действий.