– Какие-то проблемы? Или возникло желание обсудить ситуацию?
Денис покачал головой, возможно, чуть поспешно.
– Нет, все в порядке. Насколько это возможно.
Анкудинов подошел ближе и пристально посмотрел на Дениса.
«Пытаешься читать мои мысли? Но, кажется, ты не такой всемогущий, каким хочешь показаться. Не такой крутой».
Денис еле сдержал ухмылку, неожиданно готовую родиться у него на губах.
Константин Андреевич несколько секунд стоял, не шевелясь, потом кивнул и произнес:
– Поначалу тебе будет казаться, что твоя работа противоречит твоим человеческим мыслям и принципам. Но это все временно. Ко всему-то подлец-человек привыкает.
Денис молчал, ожидая продолжения.
Анку рассмеялся.
– Это не я сказал. Это Достоевский.
И продолжил:
– Постепенно всякие условности, которым учит Библия и прочий хлам, забудутся. Ты увидишь, как человечество будет менять одни принципы на другие и всегда считать свои более правильными и нужными. Но, – Анку поднял длинный указательный палец, – любая мораль конечна, а ты – нет. Ты над моралью. Ты бессмертен. И ты, Денис, уже на пути к бессмертию. Безумцы уже могут почувствовать, что ты не такой, как все.
Денис вздрогнул, вспомнив Балаклаву и паренька в метро. Анку, казалось, поймал это движение взглядом, и его тонкие губы разошлись в улыбке.
– И, меняя абсолютно все принципы и правила игры, люди не смогут поменять лишь одно правило – что в конце ты все равно придешь за каждым из них.
Переход обратно в квартиру показался Денису столь же незаметным по ощущениям, что и выход в лес из туалета. Просто смена декораций – от одной к другой.
Анкудинов, войдя в комнату, в которой неделю назад Денис вступил с ним в вынужденную сделку, указал ладонью на кресло.
– Полагаю, на сегодня достаточно разговоров.
Он дождался, пока Денис сел. Затем опустился в кресло сам и вновь провернул фокус с появляющимся ниоткуда портфелем. Выудив на свет несколько белых конвертов, Анку бросил их на стол. На первый взгляд небрежно, но конверты разложились аккуратным веером так, что можно было прочитать фамилии получателей на каждом из них.
«Опять фокусы», – решил про себя Денис.
На верхнем конверте краснел логотип «AMS». Почта Анку.
Анкудинов словно прочитал мысли собеседника:
– «ANKOU MAILSERVICE». Мой маленький бренд. Кажется, так сейчас это называется. Товарный знак. Не зарегистрированный, но тем не менее известный в довольно широких кругах покинувших этот бренный мир. Естественно, мои услуги не нуждаются во всяческих маркетинговых ходах, но все же иногда хочется…
Денис не хотел слушать этот бред. Он мечтал исчезнуть из этой квартиры как можно быстрее.
– Послушайте, Константин Андреевич…
Анкудинов тут же обрубил незаданный вопрос:
– Да, опять я заговорился. Прошу меня извинить.
Он холодно посмотрел на Дениса, словно запоминая оплошность, которую допустил нетерпеливый собеседник. С этого момента он стал вести себя так, будто хотел скорее избавиться от гостя.
– Итак, задача та же – разносишь корреспонденцию точно ко времени, указанному на конвертах, – резко и отчетливо проговорил он. – Чем меньше недочетов в твоей работе, тем более гладко будут строиться наши партнерские отношения. Встреча через неделю здесь. А теперь забирай письма и будь благоразумен.
Денис собрал конверты со стола и поспешно двинулся по направлению к выходу. По пути он бросил взгляд на картину, которую уже видел на первой встрече. Ева с нежной улыбкой на губах протягивала яблоко Адаму. Взгляды первых на свете людей отличались условностью, присущей картинам на библейскую тему: Адам и Ева смотрели друг на друга и в то же время как будто в сторону. Грязно-синий змей следил за тем, как разрешится ситуация с плодом, навечно застыв с раскрытой пастью.
Денис отвел глаза от картины и прошел в коридор.
– И еще кое-что, – произнес за спиной Анку.
Уже протягивая руку к входной двери, Денис замер. Обернулся.
Фигура Анкудинова в узком коридоре казалась выше. Древние глаза смотрели на него испытывающее, словно Анку ждал, что нервы Дениса сдадут и тот забьется в истерике. Но Денис был спокоен, повторяя в голове слово «обида», словно оно могло как-то ему помочь. Он лишь, не выдержав взгляда Смерти, опустил глаза.
Константин Андреевич будто бы только этого и дожидался.
– Тебе следует помнить…
Денис, не поднимая глаз, изучал черные туфли на ногах Анкудинова. Краем сознания он отметил, что долгое путешествие по мертвому лесу нисколько не уменьшило блеск на носах. Словно бы в том стерильном мирке совсем не было пыли и грязи.
– …что, хотя я человек довольно уравновешенный…
Денис обратил внимание на насквозь лживое утверждение (по его мнению, Анку не отличался ни уравновешенностью, ни человечностью), но предпочел промолчать, и, в свете того, что затем произнес Анку, решение оказалось верным.
– …иногда я перестаю себя сдерживать. Особенно, когда молодые люди вроде тебя перестают проявлять учтивость к старшим. А уж я намного тебя старше, можешь поверить.
Денис поднял голову.
Анку широко улыбнулся, но при этом Денис все же заметил, что уголки губ зло подергиваются.
– Я не очень люблю демонстрировать силу…
Вновь ложь.
– …но если это требуется для исполнения договоренностей, я колебаться не буду. И, напомню еще раз, твою даму сердца тоже не минет чаша моего справедливого гнева.
Денис почувствовал, что в пафосной речи Анкудинова вновь появились издевательские нотки, сменившие злость. Константин Андреевич явно пришел в себя, показывая Денису, кто хозяин положения.
– Благородство, как и всякая мораль, для меня пустой звук. Так что не обессудь.
Через пять минут, двигаясь ко входу на станцию метро «Кропоткинская», где он должен был встретиться с Ланой, Денис на ходу снял с плеча рюкзак, посмотрел секунду на письма в левой руке и засунул всю стопку в кармашек. Затем достал ручку и маленький потрепанный блокнотик на пружинке и сделал в нем короткую запись, не опуская глаз на бумагу и не сбавляя хода.
22
Лана перестала считать выкуренные сигареты к трем часам ночи. Она злилась, она беспокоилась, она паниковала. Она набирала номер Дениса бесчисленное количество раз, но в ответ слышала только «Номер абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Раз за разом не находила себе места: то пыталась остановиться и расслабиться, то начинала ходить по пятачку перед входом на «Кропоткинскую», нервно затягиваясь сигаретным дымом.
Ночь уже намекала на то, что осень вступала в свои права. Воздух наполнился прохладой, пока еще не промозглой, но уже неприятной. Ветер, гоняющий бумажки по полукруглой площадке перед станцией, заставлял ежиться. Воскресный дождь, под который она с Виктором попала при их знакомстве, смыл летнее тепло и освободил дорогу для набирающего силы холода.