– Я уже совсем близко. По крайней мере, я на это надеюсь. После того, как ты покинула меня, я не очень-то лестно отзывался о Нем. Да и с праведностью у меня плохо получалось. Теперь я понимаю, что винить тут некого. Ни Бога, ни черта. Это лотерея. Если тебе выпал счастливый билетик, радуйся ему, потому что следующий может стать несчастливым.
Он почувствовал слезы на глазах, как днем, на кладбище. Но теперь слезы приносили облегчение.
– Вы со Славкой оказались моим счастливым билетом. Но, потеряв вас, я забыл о том, что нужно ценить то, что у тебя было, а не убиваться о том, что ты потерял. Вместо того, чтобы вспоминать каждую минуту, проведенную с тобой и благодарить судьбу за это, я погряз в мыслях о мести. Какой же я дурак! Старый сварливый дурак.
Раздался резкий телефонный звонок, вернув Виктора в реальность. Он медленно, тяжело поднялся, и в этот момент кашель вернулся. Внутренности невыносимо жгло. Ему хотелось кричать, но кашель не позволял это сделать. Ноги подогнулись, и Виктор упал. На грязном, протертом линолеуме он заметил пятна крови, рядом с прижатой к полу щекой. Красные разводы не сильно выделялись на коричневом цвете. Никакого трагизма. Всего лишь кровь. Слишком густая, слишком темная.
Виктор перевернулся на спину и вытянулся. В свой смертный час он остался один. Даже телефон, молчавший столько лет и сейчас внезапно подавший признаки жизни, перестал звонить. Виктор не удивлялся, ведь такому сварливому и мерзкому старикану, как он, умирать полагалось в стылом одиночестве. И, как ни странно, его это устраивало. Боль в груди куда-то ушла вместе с кашлем. Сердце, легкие – сейчас казалось, что этих органов просто нет. И – о, счастье! Желание курить тоже исчезло, наконец освободив Виктора из своей провонявшей табаком клетки.
Веревка, висевшая на крюке рядом с люстрой, возвышалась над ним, смеша своей беспомощностью.
Он почувствовал движение возле плеча. Собрав оставшиеся силы, повернул голову вбок. Мурка подошла и начала тереться носом о щеку хозяина. Затем просто легла рядом так, что усы щекотали его шею. Виктор не был против – теперь ему не нужно было смотреть на петлю над головой.
Глядя на Мурку, он стал ждать, когда все закончится. Ждать пришлось недолго.
21
Рука Дениса, взявшая свечу, не дрожала. Он наблюдал за этим словно со стороны, как будто смотрел очередной фильм ужасов из своей коллекции. Вот его пальцы дотронулись до идеально белого огарка, затем аккуратно, почти нежно, обвились вокруг него. Ощущение нереальности только усилилось, когда он понял, что не испытывает страха. Любопытство, изумление, но не страх.
Рука, не подвластная Денису, поднесла огонек к его лицу. Он почувствовал тепло на щеках, но это не придало происходящему правдоподобности.
– Кто тут у нас? – раздался в стороне голос.
Денис не взглянул на Анку, все его внимание поглотило то, что прятал за собой огарок свечи.
Он закрыл глаза.
– Это Петрова Анастасия Валерьевна. – Он не сразу понял, что это произносит он сам. – Тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения. Маленькой девочкой пережила блокаду Ленинграда. Родила пятерых детей: три девочки и два мальчика. Все умерли, не дожив и до десяти лет. Похоронила двух мужей.
Это было невозможно, но каким-то образом Денис знал все об этой несчастной женщине: каждый нераскрытый секрет, каждую несбывшуюся мечту, каждую мысль. Он мог сейчас открыть любую страницу жизни Анастасии Валерьевны и сказать, что произошло в тот или иной день ее существования. Он будто бы сидел дома перед телевизором, жуя попкорн и потягивая пивко, и щелкал пультом, выхватывая тот или иной фрагмент фильма. Перемотка – и он видит маленькую испуганную девчушку, лежащую рядом с матерью в канаве, там, где ее застала бомбежка. Денис может услышать ее панические мысли: «Прекратите! Перестаньте!» Еще перемотка – и теперь перед Денисом небольшая квартирка, где за столом сидят немногочисленные гости, пьют и закусывают, время от времени весело поднимая бокалы за молодоженов. Это свадьба Анастасии Валерьевны. Она счастлива. Перемотка – и вновь та же квартирка, и вновь сидят люди и пьют, но теперь уже совсем не радостно. Это поминки. Анастасия Валерьевна, сорокалетняя женщина, привыкшая к похоронам, с пустыми, обреченными глазами сидит за столом.
– Захватывает дух?
Не просто захватывало. Дениса переполняло ощущение всемогущества. Он понял, что в его руках не просто жизнь, в его руках любая жизнь. Это осознание переполняло его, смывая страх и сомнения, грозило взорвать его голову.
– Эйфория пройдет. В конце концов, в мире миллиарды таких – несчастных, счастливых, виноватых, невиновных. И эта старушка – лишь одна из многих. Дуй. Выполняй свою работу.
Теперь все стало на свои места. Анкудинов дал ему работу. Свою.
«Моя работа». Слова вызвали в душе Дениса смесь обреченности и гордости. Он дунул.
Свеча погасла настолько буднично, что он удивился. Прислушался к своим ощущениям. «Я только что убил человека, – подумал он, но эти слова показались пустой формальностью. И тут же возникла новая мысль, – Я выполнил свою работу».
Его мозг, еще до того, как погасшая свеча исчезла, стер мысли о Петровой Анастасии Валерьевне. Словно бы и не было на свете этого человека со своими страхами, желаниями и воспоминаниями. Осталось лишь имя, пустой набор букв. Одна из многих, как только что заявил Анку.
– Жизнь для нее была мучением. Короткие проблески счастья и годы горя. – Анку усмехнулся. – Так что считай, что ты оказал услугу этой неудачливой старушке.
Денис резко, судорожно вздохнул. Он вновь ощущал себя хозяином в своем теле, но уже не помнил, в чем заключалось горе «неудачливой старушки», и не собирался спрашивать. Вместо этого он задал другой вопрос:
– Здесь… все?
Он хотел перефразировать, но Анку понял.
– Здесь все ныне живущие. И здесь же были свечи всех, кого больше нет. Кроме одной свечи.
Последние слова Анкудинов произнес тихо и зло. Денис хотел спросить, о ком он говорит, но решил воздержаться, когда увидел мрачный взгляд Константина Андреевича. Он не хотел сейчас вновь вызывать ярость Анку, не хотел видеть эти жуткие метаморфозы на лице Смерти. С него было достаточно на сегодня.
– Думаю, нам пора, Денис. Я понимаю, что можно вечно смотреть на то, как горит огонь. – Анку сделал круг рукой, как бы пытаясь объять поле свечей. – Но у тебя еще дела. Кроме того, вечность у тебя будет.
Он ухмыльнулся и добавил:
– Прошу меня простить. Не удержался от театральной ремарки.
Но сквозь злой юмор Денис ощутил ту самую слабинку, слишком человеческую для Смерти, слишком знакомую.
«Кроме одной свечи», – мысленно повторил он слова Анкудинова.
Они шли через лес обратно в квартиру двадцать четыре. Анку не проронил ни звука, видимо, давая Денису возможность переварить все увиденное и услышанное. Константин Андреевич двигался впереди Дениса широкими шагами, не оглядываясь. Белые волосы ярким пятном выделялись на фоне темного леса. Глядя на эти волосы, Денис, наконец, понял, что именно он услышал в словах Смерти. Понимание пришло резким и до боли знакомым словом «обида». Денис встал как вкопанный. Вокруг в темноте молча возвышались стволы деревьев-мертвецов. Небо, словно крышка гроба, прикрывало их. Слышны были лишь тяжелые шаги Анку, но и этот звук пропал через пару секунд. Константин Андреевич обернулся.