Украденный горизонт. Правда русской неволи - читать онлайн книгу. Автор: Борис Земцов cтр.№ 25

Вот и встал в своё время для руководства колонии со всей остротой вопрос: что же с Ираклием делать? Вовремя вспомнили, что он не только арестант со стажем, но и наркоман со стажем, едва ли не более серьёзным. Вспомнили — и это направление всерьёз разрабатывать начали. В итоге — соглашение родилось, насквозь порочное, но в этих условиях для обеих сторон обоюдовыгодное: в особо ответственные моменты (это, когда какая комиссия, проверка или ревизия) Ираклий в лагере порядок обеспечивает, даёт команду «чтобы всё ровно-ровно было», чтобы «мусоров не провоцировать». За то ему «лекарства» выдавали. Для поправки здоровья, для поддержания тонуса. Из «мусорского» понятно фонда. Фонд этот, надо сказать, немалым был, потому как наркота всеми способами в лагерь постоянно затягивалась, а в ходе шмонов немалая её часть обнаруживалась и конфисковывалась. Понятное дело, изъятая отрава, никаким образом не актировалась и ни по каким бумагам не проходила.

Не раз и не два такие сделки с Ираклием проходили, а потом — сбой грянул. То ли отрава, невесть чем, сильно разбодяженная в лагерь зашла, то ли шприц очень грязным оказался, то ли кто-то с дозировкой промахнулся. Словом, укололся Ираклий мусорским гостинцем, вроде и кайфанул, лег спать и… не проснулся. Немалых хлопот и серьёзных денег стоило тогда полковнику Холину, чтобы тот труп как надо оформить и всех проверяющих убедить, что виноватых тут, кроме самого умершего, нет.

Вот теперь этот самый Ираклий, бывший Ираклий, или точнее то, чем он теперь стал, в его квартире, в пяти шагах от его дивана, с ноги на ногу переминается. На тот же костыль, с которым в зоне не расставался, опирается. И ноги, как и тогда, с вывертом в стороны, в память о том особо жестком мусорском приёме. Ух, какое недоброе у него лицо, какие зловещие желваки под скулами катаются.

Совсем не хотелось полковнику Холину этого гостя слушать. Вот только был ли у него выбор? Когда к живому человеку гости с того света приходят, никакого выбора для этого человека не положено.

Только этот гость совсем немногословный был. И полдюжины слов не обронил. Прохрипел с горловым бульканьем:

— Мусор голимый… Ушатаю! Падла…

Может быть, что ещё хотел сказать или даже сделать, ибо шаг вперёд сделал и даже костыль от паркета оторвал, да закашлялся. Потерялись его будущие слова в хрипе и клёкоте. Всё несказанное на его лице проявилось. Врагу не пожелаешь иметь собеседника с таким лицом.

А тем самым, что в груди у него клокотало и булькало, гость незваный, всем контуром своим содрогнувшись, в полковника плюнул. Увернуться полковник Холин не успел, а утереться не мог, так как способность двигаться к прилипшим к диванному гобелену рукам не вернулась. Так и сидел полковник Холин, будто одно целое с диваном своим составляющий, а плевок покойника его щёку разъедал, словно грузин в него самой едкой кислотой плюнул. И явственно казалось, что кислота эта, легко с кожей справившись, куда-то дальше, всё круша на своём пути, проникает.

Совсем независимо от этого встрепенулось внутри полковника воспоминание, как поначалу гордился он своим «ноу-хау» — «доза в обмен на порядок», которым он так ловко лихого авторитета сначала нейтрализовал, а потом работать на себя заставил. Правда, совсем недолго эта радость длилась. И перестала длиться даже до того, как расстался Ираклий с жизнью.

На очередном совещании по специальным проблемам своего ведомства в ходе неформального общения с коллегами (в курилке, за бутылочкой после докладов-заседаний и т. д.) узнал полковник Холин, что никакого велосипеда он, приручив авторитета отравой, не изобрёл. Оказывается, в некоторых других зонах такая практика уже давно существует. Более того, проворачиваются такие штучки куда изящней, чем делается это в лагере, руководимом полковником Холиным.

Заметно поскучневшим вернулся он с того совещания. И сейчас эту досаду, будто во второй раз, правда, уже на скорости, будто мимоходом, пережил.

Тем временем, поколебались в пространстве, рассосались в никуда контуры, принадлежавшие грузину Ираклию. Вместо них на том же месте новый арестант обрисовался. Или то, что когда-то арестантом было, кого лагерь как Лёшу Холодка знал. Последнего полковник Холин с трудом припоминал, ибо только один раз с ним встречался. Пришёл к нему Холодок сам с неслыханно дерзкой по всем нормам (и по зековским, и по мусорским) просьбой:

— Я… Это… Ну… Отпустите меня в отпуск… Мать померла… Похороню и — вернусь…

По закону имел арестант, даже на строгом режиме, право на отпуск. Появилось такое послабление в последнее время, в свете либерализации и демократизации, так сказать, общества. Только было это тем самым случаем, когда закон не работал. Ну, какой здравый начальник зоны отпустит своего арестанта в отпуск? Ведь «в отпуск» — это значит на время на волю! Как эта воля на арестанта повлияет — непредсказуемо. Вдруг загуляет, раздумает в лагерь возвращаться. Или того хуже — новое преступление совершит. Да и просто вредна для зека эта самая воля. Так что, почти не практиковалось такого. Даже большие деньги редко соблазняли здесь самого жадного «хозяина». А тут вдруг — «отпустите», «вернусь»… И от кого? От арестанта, у которого срок по «народной»? Тогда просто опешил полковник Холин от такого гремучего коктейля дерзости и наивности. Конечно, отказал. Не счёл даже какие-то аргументы вразумительные приводить. Зачем аргументы? Ведь сказано в законе и всех к нему инструкциях и пояснениях: «на усмотрение администрации…». Вот администрация и усмотрела. Зачем арестанта волей развращать?

Больше того, нашёл тогда полковник Холин вполне благовидный повод, чтобы ретивого подопечного прессануть. Дал команду выяснить, как зек смог узнать, что мать умерла, ведь телеграммы об этом на зону не приходило. Понятно, арестант телефоном мобильным, в зоне строго запрещённым, пользовался. Естественно, грянул в бараке, где Холодок проживал, шмон неплановый. Естественно, и телефон нашли, и ещё много чего из числа арестантских запретов. Естественно, за всё это с того же Холодка блаткомитет и спросил. Потому как в итоге «общее» пострадало, а виноватым, понятно, Холодок оказался.

Такие перегрузки для психики, и без того наркотой подточенной, для арестанта непосильными оказались. Захандрил Лёша Холодок. На промку перестал выходить, за что сразу изолятор огрёб. Потом по пустяку с отрядником закусился. Потом… Словом, — заколбасило арестанта. Хотел себя игрой отвлечь, да только навредил. Проигрался в дым, угодил в фуфлыжники. Потом — и главный итог обрушился. Обнаружили Холодка на пустыре за бараком в петле из верёвки, что из цветных шнуров, с промки украденных, была сплетена. Ещё теплого, но с жизнью уже расставшегося.

Такого жмура списать полковнику Холину труда не составило. Всё логично: на воле наркотики употреблял, сел по «народной», в лагере дисциплину нарушал, а, главное, — неадекватно себя вёл. Всех проверявших такие формулировки устроили. Никаких неприятностей по поводу того покойника не имел.

Теперь этот самый покойник перед ним — то ли стоял, переминаясь с ноги на ногу, то ли колыхался в воздухе. И голова, как и тогда, когда из петли вытащили, чуть набок. Ждал полковник Холин очередную порцию ругани и оскорблений получить, готов был и от более решительных действий уворачиваться. Зря ждал, зря готовился. Этот гость кротким оказался. Только покачал своей, теперь уже навсегда склонённой к плечу головой, и обронил почти шепотом: