Мы безропотно перебрались в зал. Я уселся на диване, а Геннадий Александрович стал расхаживать по комнате, вспоминая события.
– Третьего июня мы с братом спали в пристройке. Только солнце взошло, «бабах!» – как грохнуло где-то в районе дальнего леса, а потом еще и еще раз. Мы на улицу, а там солдаты на окраину поселка бегут. В небе гул: как в военной кинохронике, над головами самолеты пролетают. Бабка наша вылезла из дома, запричитала: война! Понятно дело, что война, если самолеты лес бомбят, только кто с кем воюет? Брат присмотрелся, говорит: «На крыльях у самолетов звезды, значит, наши, советские, полетели кого-то бомбить». Огородами к нам прибежал соседский пацан и говорит, что эти самолеты – пикирующие бомбардировщики «Пе-2». Пока спорили, как у «Пе-2» задние стабилизаторы выглядят, по улице бронеавтомобили проехали. Грохот, топот, ругань на всю улицу – солдаты колонной идут, за ними грузовик пушку-сорокапятку тянет. Еще солдаты, и еще. Наши местные милиционеры появились, всех в дома загоняют. Мать вышла на крыльцо, спрашивает: «Что случилось-то?» Ей участковый матом: «Заткнись, иди в дом и не высовывайся, пока все не закончится». Мать: «А как же на работу?» – «Работа отменяется».
Клементьев положил листок с планом местности на стол, нарисовал остроносые стрелки из леса к лесоповальной зоне.
– Вот так они должны были двинуться на штурм колонии, но их опередили, и по эсэсовской базе в лесу две эскадрильи бомбардировщиков отбомбились, а потом штурмовики «Ил-2» ракетами все живое в лесу выжгли. На пути к лесоповальной зоне еще ночью солдаты оборону заняли, так что никто из эсэсовцев и близко ни к колонии, ни к поселку подойти не смог. Но мы-то про это не знали! Я смотрю, брат ремнем подпоясался, кухонный нож за пояс засунул и в огород. Я – за ним. Мать кричит: вы куда, убьют же! А мы уже в проулке, там ни милиции, ни солдат нет, никто домой не гонит. Слышим: со стороны лесоповальной зоны пулеметы строчат длинными очередями, гранаты рвутся. Бой идет! Надо что-то делать, а что – ни брат, ни я не знаем. Пошли огородами к соседу, тому уже тринадцать лет исполнилось, он у нас на улице за вожака был.
Из кухни вернулся Саша, сел в уголке, а отец продолжал расхаживать по залу.
– Собрали мы с трех улиц партизанский отряд «имени товарища Ворошилова». Я в отряде – самый младший, мне всего восемь лет, должности для меня не нашлось. Брату моему – десять, он стал разведчиком. Двух девчонок зачислили в санитарки, а организатор отряда, наш сосед, естественно, стал командиром. В комиссары хотели записать Васю Ерохина, он отличником в школе был, но того родители на улицу не выпустили, так что к вечеру мы были без комиссара и без начальника штаба. Начальником штаба быть никто не хотел, все, даже девчонки, на передовую рвались.
Собрались мы на совещание. Командир наш говорит: «Будем, товарищи, до последней капли крови с немцами биться!» А среди нас трое пацанов – немцы, дети спецпереселенцев. Они как закричат: «Ты с нами, что ли, воевать собрался?» Командир опомнился и говорит: «Воевать будем с фашистами, а сейчас давайте план обороны поселка разрабатывать».
В зал вошла Елена Викторовна.
– Гена, давайте спать укладываться. Поздно уже. Завтра детям в школу, а нам всем на работу.
– Вот так же, – Клементьев рукой показал на жену, – закончилась наша партизанская служба. Как стемнело, все разошлись по домам, а на другой день солдаты никого на улицу не выпустили.
– Сколько живу в Верх-Иланске, ничего об этих событиях не слышал.
– Как только все улеглось, в поселок приехал первый секретарь обкома партии, собрал коммунистов, комсомольцев, активистов и говорит: «Запомните, никакой «войны» в Верх-Иланске не было! Всем непонятливым разъясните: за распространение слухов о бандеровском мятеже будем судить по статье «Антисоветская агитация и пропаганда». Десять лет по тем временам. Но слухи-то все равно были. Поговаривали, что Дегтярев дал бандеровцам возможность собраться на плацу, а как только они пошли к зданию администрации колонии, по ним солдаты из пулеметов вдарили и всех покосили. Орден Красной Звезды у него видел? Он его получил за раскрытие бандеровского заговора и организацию обороны Верх-Иланска.
Перед сном мы ушли на кухню покурить, но опять разговорились и засиделись далеко за полночь.
– К середине июня из лесоповальной зоны всех оставшихся в живых галичан пешим строем куда-то увели, и больше их никто не видел. Расстреляли, наверное. На их место так никого и не завезли, а саму зону после смерти Сталина расформировали. Военнопленных немцев в начале пятидесятого года в Германию репатриировали. Но они в мятеже участия не принимали.
– А те эсэсовцы, что прятались в лесу? Из них кто-нибудь вырвался на волю?
– К началу бомбардировки дальний лес уже был оцеплен солдатами. Всех, кто в нем был, уничтожили. А вот эсэсовцы, кто на отдаленных лесоповальных пунктах со своими сообщниками-зэками объединился, те, возможно, уцелели. Ушли лесами в соседнюю область и растворились среди местного населения.
– В каких геройских краях я ссылку отбываю!
– Вот такой знак тебе о чем-нибудь говорит? – Клементьев нарисовал знакомую руну.
– Конечно, говорит! Я скоро стану специалистом по нацистской символике, смогу секретную диссертацию написать. Эта руна – «Волчий крюк», только у нее поперечная палочка неправильно нарисована, она меньше должна быть.
– А вот и не угадал! Это вовсе не «Волчий крюк», а знак эсэсовцев из дивизии «Галичина». Они удлинили у немецкой руны в два раза поперечную линию и стали считать этот новый знак своим национальным символом. Если где-то увидишь его, знай – этот знак нарисовал твой враг.
– Ха! Такой знак был на бюсте Ленина, но все почему-то решили, что это «Волчий крюк».
– Их легко перепутать. Я ведь не зря расспрашивал тебя, как рисунок на лбу у Ленина выглядел. Вы решили, что «художник» для наглядности удлинил среднюю линию по носу и лысине вождя, а он совсем другой символ рисовал.
– Что же он хотел им сказать: что через тридцать восемь лет в поселке возродилось бандеровское подполье, которого там никогда не было? Или что через сорок лет из леса вышли недобитые эсэсовцы и стали мстить всем, кто имел отношение к их погрому? Да я скорее в пришествие марсиан поверю, чем в диверсантов из дивизии «Галичина». Кстати, покойный Паксеев в ликвидации мятежа участия не принимал?
– Он появился в поселке только в середине пятидесятых годов. О нем, о семье Седова, о Шафикове Иване Васильевиче поговори с братом. Я завтра позвоню ему, скажу, чтобы от тебя не секретничал. Ты чего так сморщился?
– Выпивали мы как-то летом на берегу реки, и Шафиков с нами был. С тех пор он со мной не здоровается… Геннадий Александрович, а что, Шафиков тоже в ликвидации мятежа принимал участие?
– Он руководил ополчением, которое третьего июня собрали из местных мужиков. В бою они не участвовали, но с ружьями и вилами на окраине поселка караул несли.
– Что-то у меня в голове все перемешалось. Бандеровцы, руны… Человек, который написал в тайной комнате лозунги на немецком языке, он что, хотел показать, что не является по национальности немцем? Если он не немец, но эсэсовец, то он – галичанин, бандеровец. А это бред. К чему бы устраивать бандеровский террор после стольких лет? К тому же Сыча не эсэсовцы убили.