Плоды земли - читать онлайн книгу. Автор: Кнут Гамсун cтр.№ 77

С того места, где сидит председатель суда, слышится слабое ворчанье.

– Или по крайней мере назначать лишь самое незначительное наказание, – продолжала ленсманша. – Разумеется, мы все согласны с тем, что жизнь детей надлежит охранять, – говорила она, – но неужели абсолютно ни один из гуманных законов не распространяется на несчастную мать? – вопрошала она. – Попробуйте представить себе, что она пережила за время беременности, какие муки вытерпела, скрывая свое состояние и не зная, что ей делать с собой и будущим ребенком. Ни один мужчина не в состоянии представить себе этого. Так или иначе, ребенка она убивает из добрых побуждений. Мать не настолько жестока к себе и к своему дорогому малютке, чтоб оставить ему жизнь, ей слишком тяжело нести свой позор, под его бременем в ней созревает план убить дитя. И вот она родит его тайком и в течение двадцати четырех часов находится в таком расстройстве чувств, что во время совершения самого убийства полностью невменяема. Она, если можно так выразиться, почти не совершила его, до того было велико охватившее ее безумие. У нее еще болит после родов каждая косточка, каждый суставчик, а ей предстоит убить ребенка и поскорее спрятать труп – подумайте только, какого напряжения воли требует все это! Конечно же, мы все хотим, чтоб дети оставались жить, и можем только сожалеть, что некоторых из них лишают жизни. Но это вина самого общества, тупого, жестокого, погрязшего в сплетнях, объятого жаждой преследования, злобного общества, в любую минуту готового всеми средствами задушить незамужнюю мать!

Но даже и при таком обращении со стороны общества злополучные матери поднимаются и возвращаются к жизни. Нередко именно после такого социального проступка в этих девушках начинают развиваться лучшие и благороднейшие качества их души. Присяжные могут поинтересоваться у заведующих приютами, принимающих таких матерей и детей, правда ли это. Опыт показывает, что именно те девушки, которые… которых общество вынудило убить свое дитя, становятся образцовыми нянями. Обстоятельство, думается нам, дающее пищу для размышлений.

Теперь о другой стороне дела: почему оставляют на свободе мужчину? Мать, совершившую детоубийство, бросают в тюрьму, подвергая мучениям, но отца ребенка, истинного соблазнителя, не трогают. Однако, будучи виновником зачатия ребенка, он несет и известную долю участия в его убийстве, и даже наибольшую долю: не будь его – не случилось бы и несчастья. Так почему же он остается на свободе? Да потому, что законы создаются мужчинами. Вот вам и ответ. Остается лишь молить небо о защите от этих мужских законов! И так будет всегда, до тех пор пока мы, женщины, не получим права голоса на выборах и в стортинге.

Но когда, – продолжала ленсманша, – такая жестокая судьба уготована виновной – или более виновной – незамужней матери, совершившей детоубийство, то что сказать о невиновной, только подозреваемой в убийстве и его не совершавшей? Какую компенсацию предлагает общество этой жертве? Никакой! Я удостоверяю, что знаю сидящую здесь подсудимую с детства, она служила у меня, отец ее состоит приставом у моего мужа. Мы, женщины, позволяем себе думать и чувствовать, идя наперекор обвинениям и преследованиям мужчин, мы позволяем себе иметь собственное мнение. Сидящая здесь девушка арестована и лишена свободы по подозрению в том, что, во-первых, родила ребенка тайком и, во-вторых, убила своего ребенка. Она – и в этом я не сомневаюсь – не совершала ни того, ни другого; присяжные сами придут к этому ясному, как день, заключению. Сокрытие родов? Но она рожает ребенка средь бела дня. Правда, она одна, но кому же быть при ней? Она живет в глуши, единственный человек в доме, кроме нее самой, – мужчина, неужели же ей призывать его в такой момент? Нас, женщин, такая мысль возмущает, от такой мысли мы стыдливо опускаем глаза. Она убила свое дитя? Она родила его в ручье, она лежит в ледяной воде и рожает. Каким образом она попала в ручей? Она служанка, следовательно, рабыня, каждый день у нее куча дел, ей нужно пойти в лес за можжевельником для мытья деревянной посуды; переходя через ручей, она оступается и падает в воду. Она лежит, не в силах подняться, ребенок рождается и захлебывается в воде.

Ленсманша останавливается. По лицам присяжных и слушателей она видит, что говорила очень хорошо, в зале царит полная тишина, никто не шелохнется, только Барбру от волнения изредка утирает глаза. Ленсманша заканчивает следующими словами:

– У нас, женщин, есть сердце. Я бросила своих детишек на чужих людей, чтоб приехать сюда и дать показания в пользу сидящей здесь несчастной девушки. Законы, принятые мужчинами, не могут запретить женщинам думать: я считаю, эта девушка уже достаточно наказана за то, что не сделала ничего дурного. Оправдайте же ее, и я возьму ее к себе. Она будет самой лучшей няней из всех, какие у меня были.

Ленсманша умолкает.

– Но ведь, по словам свидетельницы, такие замечательные няни выходят именно из детоубийц? – замечает председатель.

Впрочем, председатель вовсе не принял речь ленсманши Хейердал в штыки, нет-нет, он тоже чрезвычайно гуманен, по-пастырски сострадателен. Когда затем прокурор стал задавать ленсманше вопросы, председатель большей частью сидел молча, делая какие-то пометки в бумагах.

Судебное разбирательство проходило утром, свидетелей было мало, а самое дело, по сути, сложностью не отличалось. Аксель Стрём уж было стал надеяться на благоприятный исход, как вдруг ленсманша и прокурор словно объединились, чтобы доставить ему неприятности за то, что он похоронил ребенка, а не заявил о его смерти. Его стали допрашивать со всей возможной строгостью, и, может быть, ему не так-то легко было бы доказать свою невиновность по этому пункту, если б он вдруг не заметил в конце залы Гейслера. Совершенно верно: там сидел Гейслер. Это дало Акселю некоторую опору, он сразу почувствовал себя не одиноким перед лицом начальства, задумавшего его погубить. Гейслер кивнул ему.

Да, Гейслер приехал в город. Приехал не затем, чтобы выступить в качестве свидетеля, но на суде присутствовал. Несколько дней, предшествующие разбирательству, он употребил на ознакомление с делом и на запись того, что ему запомнилось из рассказа самого Акселя в Лунном. Большая часть документов, на взгляд Гейслера, никуда не годилась, этот ленсман Хейердал, человек весьма ограниченный, в протоколе допроса постарался изобразить Акселя соумышленником детоубийства. Дурак, идиот, он не имел никакого понятия о жизни в деревне, не понимал, что именно ребенок, как никто другой, мог привязать к хутору Акселя столь необходимую ему помощницу!

Гейслер переговорил с прокурором, и у него сложилось впечатление, что в этом не было особой нужды: он хотел помочь Акселю вернуться обратно на хутор, к земле, но Аксель в помощи вовсе не нуждался. Потому что для самой Барбру обстоятельства складывались наилучшим образом, а с ее оправданием отпадает и вопрос о соучастии Акселя. Все зависело от показаний свидетелей.

Допросили немногих свидетелей – Олину в суд не вызывали, вызвали только ленсмана, эксперта, двух-трех девушек из села; после допроса наступил обеденный перерыв, и Гейслер опять отправился к прокурору. Тот по-прежнему был уверен в благоприятном для девицы Барбру решении. Показания ленсманши Хейердал оказались чрезвычайно вескими. Теперь все зависело от присяжных.