– Надень, воробушек ты наш, а то опять разболеешься.
Варя взглянула на него и, почувствовав, как в груди потоками
разливается приятное тепло, тихо поблагодарила:
– Спасибо.
– На здоровье. – Скользнув по ее лицу рассеянным
взглядом, он обратился ко всем: – Белый прав, кончайте свои детсадовские
штучки. Дело-то серьезное замутили. Вся школа через час на ушах стоять будет, а
вы как маленькие!
Дальнейший разговор одноклассников пробивался в Варино
сознание словно сквозь плотный лондонский смог. В душе творилось что-то
невообразимое – смятение, удивление, испуг… Варя смотрела на Шустова как
зачарованная и понимала только одно – она влюбилась!
«Да бросьте! – скажет кто-то с усмешкой. –
Подумаешь, надел бейсболку! Обычная вежливость». Для кого-то, может, и так. Но
Варя увидела в этом иной, гораздо более глубокий смысл. Впервые о ней
побеспокоился кто-то еще, кроме мамы, папы и близких людей. Таким человеком
стал Боря Шустов. И Варя, не раздумывая, посвятила его в свои рыцари! Странное
чувство все больше утверждалось в ней. Ей казалось, что весь мир плывет, как в
зыбком мираже, и все в нем колеблется и расплывается в каком-то знойном мареве.
Ей и в самом деле стало жарко, по телу прокатилась горячая волна. Неуемное
воображение тут же нарисовало картину бушующего вокруг нее пожара. Снизу на нее
смотрят люди, и среди них ее избранник. Он с ужасом и отчаянием взирает на нее,
а потом расталкивает толпу и кидается к парадной лестнице замка, объятой
языками пламени. Через минуту он врывается в спальню, бросается к ней,
обнимает. Глаза его слезятся, он весь грязный и задыхается от дыма, но
продолжает крепко удерживать ее за плечи.
«Вот так умереть!» – пугается она своего безумного восторга.
В этот момент над их головами раздается сильный треск, и, рассекая лепнину
потолка, ползет зловещая трещина. Сильные руки отрывают Варю от пола, Боря
бросается с ней вниз, пробираясь сквозь пламя, лижущее дерево и шелковую обивку
стен. За ними все с треском рушится, падает, грохочет, пекло ада преследует их
по пятам, но спасительный выход все ближе и ближе…
«Господи, я решил, что это конец! Что крыша вот-вот рухнет и
ты… – Его напряженное лицо искажается мукой, хотя все опасности
позади. – Это было невыносимо представить себе, что ты… это было
невыносимо… и все!»
«Да! Я тоже!» – хотела крикнуть Варя, но тут резкий голос
Сережки Белого ворвался в мир ее грез:
– Значит, полноценный бойкот! Будем требовать, чтобы
Клаву от нас убрали!
Никто не заметил Вариной растерянности, ее горевшего лица,
все смотрели на Белого. А он с ироничной усмешкой цитировал слова все той же
Клавы:
– Только прежде чем кто-то из вас пойдет на это в знак
глупой солидарности или еще по каким-то соображениям, советую учесть все
последствия этого поступка!
Напоминание было совсем не лишним. Классный руководитель
Кахобер Иванович, к которому ребята бросились бы за помощью в первую очередь и
который непременно бы им помог не только нужным советом, но и делом, в
настоящее время был на курсах повышения квалификации в далеком Казанском
университете. Положение осложнялось еще и тем, что директор школы Федор
Степанович неделю назад угодил в больницу с гипертоническим кризом, и бразды
правления в свои руки взяла новый завуч, Раиса Андреевна Дондурей. У нее был
леденящий душу взгляд, замашки Аракчеева, и мало у кого из ребят возникало
желание перечить ей. Из-за этого взгляда учительскую, где чаще всего
происходили разборки, теперь стали называть морозильником. Но, похоже, ученики
десятого «Б» пришли к молчаливому согласию, что на миру и смерть красна. А Даша
Свиридова к месту припомнила мушкетерский девиз: «Один за всех и все за
одного!» И хотя Варя в тот осенний день была поглощена собой и тем, что с ней
происходит, она все же успела заметить, какими взглядами обменялись Даша и
Белый.
Впрочем, в ту минуту Варя не придала этому большого
значения. Назревали такие события!
Несколько дней их всех по очереди вызывали к завучу в
директорский кабинет, выясняли, кто зачинщик, увещевали, запугивали. Ребята
твердо стояли на своем – никто никого не подбивал. Наказывать, так всех.
Клавдия Петровна – вторая конфликтная сторона – в школе не появлялась.
Официально было сообщено, что математичка больна, во всяком случае, уроки у
старшеклассников вела молоденькая Ирина Борисовна.
Школа, как в подобных случаях и положено, разделилась на два
лагеря: сочувствующих и осуждающих. Пессимисты «бэшек» иначе как смертниками не
называли и говорили: «Хуже быть не может!» А оптимисты радостно кричали:
«Может! Может!» – и приветствовали ребят строфой подзабытого вестника революции
Горького: «Безумству храбрых поем мы песню!»
В общем, разгорался скандал, беспрецедентный скандал! Но до
родительского собрания, к счастью, дело не дошло. Великое противостояние,
наделавшее столько шуму, благополучно завершилось в тот момент, когда этого
никто не ожидал. Произошло это приятное событие сегодня утром. Перед началом
первого урока в кабинет английского заглянула Дондурей и металлическим голосом
сообщила:
– Только что у меня был разговор с Клавдией Петровной,
и, как я ее ни упрашивала повременить до выхода из больницы Федора Степановича
с этим решением, она наотрез отказалась преподавать в вашем классе! С этого дня
математику у вас будет вести Ирина Борисовна.
Гробовая тишина сменилась всеобщим ликованием. В воздухе
замелькали сумки, тетрадки – словом, все, что под руку попадалось. Ухода
Дондурей никто не заметил. Десятый «Б» одержал победу!
– Ребсы! Поляну нужно накрыть! – крикнул Вадик
Ольховский, вытанцовывая что-то замысловатое на парте.
– Верняк! Отметить такое событие!
– Ноу проблем! Гуляем!
– А где?
– Завтра в семь у меня! – крикнул Шустов.
– А предки?
– В отъезде! Все схвачено!
Это сообщение вызвало новый взрыв радости: такая везуха не
каждый день выпадает.
И вот теперь Варя сидит и решает для себя важный вопрос:
идти ей на это празднование или нет? «Не пойду! – настраивала себя
Варя. – Все равно мое присутствие там никто не заметит». В тот же миг
перед глазами возник любимый образ: темные волосы, небрежно спускающиеся на
воротник, карие глаза, беспечно сверкающие из-под длинной челки, легкая небрежная
улыбка. Сердце сладостно заныло. За эти две недели она открыла в своем
избраннике массу достоинств, которые почему-то прежде ускользали от ее
внимания. В Боре непостижимым образом уживались легкомыслие и серьезность. Сам
того не ведая, он придерживался восточной философии: к мелочам относился
основательно, а к глобальным вещам – легко. Он состоял из поступков – поступков
неоднозначных, поступков везде и во всем. Кроме того, он не боялся принимать
решения и нести ответственность за них. Эта черта ей больше всего в нем
нравилась. Наверное, потому, что ей не хватало уверенности в себе.