Сильвандир - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 92

— Вы жалеете о понесенной вами утрате, Роже, — продолжала Констанс, — потому что ваша жена, без сомнения, была хороша собою, была гораздо красивее меня! Впрочем, это и нетрудно: достаточно только взглянуть на меня… Но зато она не могла любить вас так, как люблю я, уж в этом-то я уверена.

— Вы не ошиблись, Констанс, — сказал шевалье. — И тем не менее я должен соблюсти приличия. Ведь существует общепринятый срок траура.

— Конечно, друг мой, конечно. Впрочем, ожидание, озаренное надеждой, не так уж тягостно, вот когда ждешь с отчаянием в душе, это поистине ужасно. Теперь, когда вы вернулись ко мне после трехлетней разлуки, я совершенно уверена в вас, Роже.

И Констанс протянула ему руку с такой ангельской доверчивостью, что, глядя на нее, всякий удивился бы тому, какой возвышенной может стать женщина в своем смирении и преданности.

В эту минуту в приемную возвратился виконт де Безри.

Молодые люди со светлой улыбкой смотрели друг на друга: они уже сказали все, что хотели сказать, а ведь они не виделись целых три года. Однако в трех словах «я люблю тебя» заключен целый мир, и если они произнесены, этим уже сказано все, а если человек хочет услышать что-либо новое, надо, чтобы ему повторили эти слова еще раз.

— Ну что же, Констанс, едем? — спросил виконт. Девушка посмотрела на Роже, как будто спрашивая, должна ли она и впрямь покинуть монастырь.

— Да, сударь, — сказал шевалье виконту де Безри, — да, ваша дочь согласилась вернуть всем нам счастье, которого мы были лишены из-за разлуки с нею.

Констанс прижала руки к груди и глубоко вздохнула. Ее прекрасные глаза заблестели от волнения, порыв радости вернул румянец ее ланитам, и она в самом деле стала хороша, как ангел небесный.

Однако виконт де Безри и его дочь не могли сразу уехать из монастыря: это показалось бы весьма странным. Роже со своей стороны не мог там дольше оставаться. Поэтому он поклонился виконту и в последний раз поцеловал руку Констанс. Пока отец и дочь прощались с настоятельницей монастыря и готовились к отъезду, шевалье в одиночестве направился к себе в замок; его терзало беспокойство, и он тяжко вздыхал всю дорогу.

Когда он вернулся домой, на нем лица не было; баронесса тотчас же это заметила, она на цыпочках пошла вслед за сыном, остановилась у дверей его комнаты, прислушалась и услышала, что Роже разразился рыданиями.

Достопочтенная дама удалилась к себе, печально покачивая головой; бедная мать сердцем предчувствовала приближение какой-то беды, хотя не могла бы толком сказать, что это может быть за беда; но, так как сын ее плакал, она и сама расплакалась.

Вскоре в провинции распространился слух о том, что виконт де Безри и шевалье д'Ангилем вместе ездили в монастырь повидать мадемуазель Констанс де Безри и после этого визита юная послушница отказалась от своего намерения постричься в монахини и возвратилась под родительский кров.

И все дружно решили: столь неожиданное возвращение девушки к мирской жизни свидетельствует, что несогласие, некогда существовавшее между двумя семействами и еще более усилившееся после женитьбы шевалье д'Ангилема, теперь внезапно преодолено.

Сама Констанс не сомневалась в своем будущем счастье; она продолжала верить Роже даже тогда, когда он так долго отсутствовал, как же могла она вдруг начать сомневаться теперь, когда он вернулся к ней после трех лет разлуки и был так же влюблен в нее, как прежде?

Действительно, самым ярким из всех его юношеских воспоминаний была любовь к Констанс, и теперь Роже возвратился к этой своей первой, своей единственной любви. Чувство, которое он испытывал к Сильвандир — он это особенно ясно понимал ныне, когда вновь обрел Констанс, — было всего лишь плотской любовью, опьяняющей страстью, он был, если можно так выразиться, околдован красотою жены; вот почему страсть эта, не подкрепленная высоким чувством, всегда была только страстью, исполненной тревоги и ревности, а любовь, которую он питал к Констанс, приносила ему подлинное счастье.

Однако счастье шевалье омрачалось мучительными воспоминаниями о том, что произошло в Марселе. Иногда ему удавалось ненадолго забыть об этой ужасной ночи, тогда лицо его озаряла несказанная радость, и улыбка, говорившая о невыразимом счастье, расцветала на его губах; но потом роковая мысль неожиданно вспыхивала у него в голове, он бледнел как полотно, волосы у него вставали дыбом, на лбу, у самых корней волос, выступал холодный пот.

Несчастный Роже вновь видел, как в белесом тумане, заволакивавшем горизонт, исчезала тартана, уносившаяся к берегам Туниса…

Как мы уже говорили, Роже объявил Констанс, что намерен целый год носить траур по Сильвандир, и Констанс от души одобрила его решение неукоснительно соблюдать все требования приличий. Роже ни слова не сказал об их будущей свадьбе, но Констанс, остававшаяся верной своей любви, несмотря на неверность возлюбленного, теперь, когда он возвратился к ней, не считала нужным говорить об их брачном союзе, ибо полагала, что союз этот уже давно скреплен перед лицом Господа Бога. Вот почему, когда шевалье, уповавший на то, что шумная жизнь столицы немного развлечет его и, быть может, прогонит терзавшие его страхи, заговорил о том, что ему необходимо поехать в Париж, сославшись на свои запущенные дела, которые надобно привести в порядок, Констанс не стала перечить и только спросила, когда он рассчитывает вернуться назад.

— Так скоро, как только смогу, — ответил шевалье.

И этот неопределенный ответ вполне удовлетворил доверчивую девушку. Роже распрощался со своим родовым замком, он простился с бароном и баронессой, потом с аббатом Дюбюкуа и, наконец, с Кристофом и Кастором; сообщив маркизу де Кретте, что они через неделю вновь свидятся, шевалье не спеша отправился в путь.

Однако уже на третий день Роже был не в силах сносить столь медленную езду: она оставляла ему слишком много времени для раздумий о вещах, о которых он стремился забыть. Поэтому он нанял почтовых лошадей и уже на четвертую ночь после отъезда прибыл в Париж.

Шевалье ожидало там тяжкое испытание: он должен был один вернуться в особняк, откуда уехал вдвоем с Сильвандир. Бедняга едва решился поднять глаза из страха увидеть свет в покоях жены. Он боялся, что кто-либо из слуг вдруг выйдет навстречу ему и скажет:

— В ваше отсутствие, господин шевалье, возвратилась госпожа д'Ангилем, и она просит вас подняться к ней.

Но в запертых покоях его жены было темно, и никто из слуг не заговаривал о Сильвандир.

Бретон помогал своему хозяину переодеться с дороги; шевалье испытывал трепет в присутствии своего верного слуги, свидетеля его ревности. Ему казалось, что Бретон, знавший о том, как он был недоволен женою, теперь смотрит на него с понимающим видом, будто хочет сказать: «Ну что ж, стало быть, мы все-таки взяли реванш?»

Однако самое страшное из всех испытаний ждало шевалье тогда, когда он отправился с визитом к метру Буто. Тесть вперил в него испытующий взгляд: ведь недаром же старик был судьею! Но Роже, собравшись с силами, сохранил присутствие духа и выдержал этот инквизиторский взгляд, не опустил глаз. Хотя президент, в сущности, не любил свою дочь, ибо успел хорошо изучить ее нрав за те восемнадцать лет, что она прожила под его кровом, он привык подвергать людей допросам и, казалось, ничего не имел бы против, если б в его собственной семье обнаружилось небольшое уголовное преступление. Однако на сей раз ему не пришлось заняться судебным разбирательством, да и как было угадать даже столь опытному жрецу Фемиды, что задумал и совершил этот расторопный шевалье д'Ангилем, который к тому же не выказывал никаких притязаний на возможное наследство.