– Как тебе, Нина, не стыдно? – дрожащими губами произносила она и пулей вылетала из квартиры, приговаривая, что больше «никогда, ни ногой, ни за что!». Но стоило Нине Андреевне позвонить ей и пожаловаться на свою горькую жизнь, на одиночество в толпе и непонимание в доме, как Лидуся бежала по хорошо знакомому адресу сломя голову с сумкой, набитой пучками лечебных трав, банками домашних консервов, рулонами марли и упаковками одноразовых шприцев. И не существовало такой силы, которая могла бы остановить ее, потому что в этот момент Лидуся ощущала себя такой счастливой, что даже глупые Милины шутки отскакивали от нее, как пули от бронежилета.
Кстати, о Миле. А разве по отношению к ней Нина Андреевна была воплощением чести и достоинства? В присутствии подруг Нинон за глаза называла ее белошвейкой, недвусмысленно намекая на функцию, которую Мила выполняла при ее сыне.
– Я так Милкиному отцу и сказала, – гордилась собой Нина Андреевна, – чем в подъезде на полу заразу собирать, лучше дома, под присмотром. Все равно же трахаются.
– Так прямо и сказала? – На фоне подруг Нинон выглядела невероятно раскрепощенной и современной.
– Так и сказала! – Нина Андреевна млела от собственной исключительности. – Зря, что ли, в дворянских семьях мальчиков девственности лишали белошвейки да горничные? Знали родители, что делали…
«Какая мудрая!» – с восхищением тогда думала о ней Александра, незаметно для себя подменяя цинизм Всемогущей толерантностью. Может быть, поэтому и не показались ей странными, в сущности, бестактные вопросы о характере ее интимной жизни:
– Как у тебя с мужем? – по-врачебному деловито интересовалась Нинон, тыкая никелированным стерженьком вдоль Сашиного позвоночника: – Хватает тебе? (Александра что-то бурчала.) – Дыра у тебя вот тут, – она похлопывала Сашу чуть ниже поясницы, – энергии мало. Видимо, не ахти он у тебя?
– Не ахти, – соглашалась Александра, хотя еще этой ночью ее все устраивало.
– Любовника ищи, – советовала Нина Андреевна, считая себя в делах сердечных крупным специалистом. – Когда в матке дыра, жизненная энергия правильно циркулировать перестает и возникает онкология: сначала нулевая – миомы, кисты, ну а потом…. Потом – сама понимаешь… Так что белошвейка наша не дура, – глумливо ухмылялась Нинон и продолжала оздоравливать Сашу, навязывая той мысль о необходимости связи на стороне.
Мало того, она даже предложила ей прекрасную кандидатуру с не менее прекрасной характеристикой: три языка, экстрасенсорные способности, финансовая состоятельность, высокий интеллект и полная конфиденциальность. На поверку кандидатура оказалась человеческим огрызком по имени Игорь с огромными амбициями и нечленораздельной речью, которая со стороны вполне могла показаться иноязычной. Проверить экстрасенсорные способности у Александры не получилось, зато лицезреть финансовую состоятельность вполне – на столе располагалась коробка «Птичьего молока» и бутылка «Рябины на коньяке». Через двадцать минут вялой беседы в присутствии Нины Андреевны, организовавшей смотрины, Саша ушла, похихикивая, так и не обнаружив в действиях Нинон ничего предосудительного, хотя, если вдуматься, со стороны это выглядело самым настоящим сводничеством. Но догадалась Александра об этом только сейчас. Догадалась и опешила: зачем соглашалась?! Зачем соглашалась с тем, в чем не было никакого прока и самое главное – правды?! «Трехпалая киста» на поджелудочной, «разрытая могила», «бабка – ведьма, мать твою не любила, ей сделала, а тебе перекинулось»… «Какая ведьма?!» – пронеслось в Сашиной голове, и вокруг стало так тихо, словно во всем мире разом взяли и выключили звук.
Неожиданно наступившая глухота Александру нисколько не напугала. Наоборот, наблюдать за обеззвученным миром было невероятно занимательно: бесшумно шевелились верхушки деревьев, переговаривались люди, поднимавшиеся по лестнице, ведущей от Вечного огня к смотровой площадке, как в немом кино, по мосту через реку двигался поезд… Саша улыбнулась: перед ней простирался знакомый мир, звуковая память о котором прочно укоренилась в ее сознании. Уверенная, что звуки живут в голове отдельно от изображения, Александра весело зажмурилась, но уже через секунду запаниковала. Тьма, залившая мир, оказалась живой и липкой, она словно втягивала в свое бездонное нутро все, когда-то имевшее очертания. «Что угодно, лишь бы не слепота!» – взмолилась Александра, готовая принять и глухоту, и обездвиженность, и этот дурацкий рак, черт бы его подрал!..
– Глаза разуй! Стоит тут посреди дороги, ни пройти, ни проехать… – раздалось у нее под ухом, и Саша очнулась: недовольная тетка невероятных размеров стояла рядом и, пытаясь унять одышку, с негодованием взирала на реку. – Тоже мне! Большая вода! – Усмехаясь, она скривилась. – Точно не море! Река как река! Обыкновенная…
«Необыкновенная», – не согласилась с ней Александра, но вслух ничего не произнесла – просто сделала шаг в сторону. Тетка презрительно смерила ее взглядом:
– Один дурак скажет, другой – повторит. И пошло-поехало. Никому не верь, дочка. – Голос ее неожиданно потеплел. – Ни-ко-му! Ни свату, ни брату… Только себе! Поняла?!
Саша опешила. А тетка, переваливаясь с ноги на ногу, пошла своей дорогой, даже не догадываясь о том, насколько к месту прозвучали ее слова, сказанные в порыве раздражения.
«Как же я могла?!» – остолбенела Александра и как завороженная уставилась на воду, растекшуюся далеко внизу огромной зеркальной каплей. Мир вокруг нее по-прежнему жил своей привычной жизнью. Но вместе с тем он жил и для нее в том числе. И как только Саша это поняла, к ней вернулся ровный ритм ее сердца, зазвучавший в унисон с шелестом листьев, хлопаньем флагов возле Вечного огня и перестуком колес.
Домой она вернулась поздно вечером, странно спокойная и сосредоточенная. Ужинать не стала. Сразу легла, сославшись на усталость, попросила отключить телефон.
– Меня нет!
– Для всех? – уточнил муж.
– Для всех, – подтвердила Александра и добавила: – Для нее тоже.
Саша отлежала в больнице ровно две недели. И с поджелудочной, и с маткой у нее все оказалось в полном порядке.
– Косвенные признаки перенесенного панкреатита, – продиктовал медсестре врач УЗИ и вытер пеленкой датчик.
– Тогда почему болит? – лениво поинтересовалась Александра, поднимаясь с кушетки.
– Фантомные боли, – без тени улыбки произнес доктор и пригласил следующего.
– И что делать?
– Дело, – посоветовал тот и тут же забыл о Саше.
* * *
Нина Андреевна звонила Александре по несколько раз на дню, но та была непреклонна и к телефону подходить отказывалась. Занималась делом – осваивала разные техники оздоровления, начиная с дыхания по Бутейко и заканчивая голоданием. Параллельно работала над диссертацией, установив себе ежедневную норму – пять страниц научного текста. Ни о каких экстрасенсах, целителях, знахарях Саша больше знать не хотела и, встретив Нинон во дворе, сухо здоровалась и проходила мимо. Нина Андреевна сочла Александру неблагодарной и стала вынашивать план мести, периодически подсылая к своей прежней пациентке лазутчиков в лице то Милы, то преданной Лидуси. А потом неожиданно успокоилась и отступила, удостоверившись в том, что денег назад никто не требует и к уголовной ответственности не привлекает. Сашина семья ввела мораторий на все темы, связанные с Нинон, и стерла Всемогущую целительницу из коллективной памяти рода. То же самое сделала и Нина Андреевна, а позднее ей вообще стало ни до чего – посадили сына, сдох Блэк, в неизвестном направлении испарилась красавица Мила, неблагодарная белошвейка, не испугавшаяся проклятий и решившая идти своим путем.