Зато в памяти отложились слова дяди: «Парни – как еноты. Пронырливые и хитрые, им лишь бы чем-нибудь полакомиться. И тебя они боятся больше, чем ты их».
Когда Тэм объяснила ему, что предпочитает девушек, Браниган тут же несколько переиначил свое предостережение: «Девчонки – как койоты. Бродят стаями, шумят и спать не дают, а отпугнуть их можно только огнем».
– Ты чего ждешь? – послышался голос из шалаша, приглушенный шкурами, накинутыми на деревянный остов.
Поспешно отогнав мысли о Бранигане и его дурацких советах, Тэм нырнула под полог. Внутри было темно и пахло хвоей. Что-то коснулось щеки Тэм, а потом пальцы взъерошили волосы, а к губам прижались влажные теплые губы. Во рту затрепетал настойчивый язык, и у Тэм сладко защипало внизу живота. Мозолистая рука скользнула между ног, и Тэм забыла обо всем.
Она порывисто ответила на ласку; послышался гортанный стон, и тело фермерской дочки содрогнулось, будто в купальную лохань ударила молния. Девушка сдернула с себя рубаху, а Тэм нетерпеливо высвободилась из кожаного плаща, извиваясь, как змея, сбрасывающая кожу до времени. Отбросив наконец-то и плащ, и рубаху, Тэм подумала, что сейчас замерзнет, но ее обжигало как огнем.
Во влажной духоте шалаша они провели около часа, а потом, держась за руки, пошли к опушке леса. Тэм и в самом деле кое-чему научилась.
Фермерская дочка поцеловала Тэм еще раз и бегом вернулась домой. Тэм медленно побрела к амбару – ноги дрожали и подгибались так сильно, что она едва могла идти, а вдобавок она мысленно перебирала в памяти события последнего часа, будто разглядывая чужеземную безделушку или белую раковину, подобранную на каменистом сером берегу ее жизни.
Тут в амбаре раздался дикий, обезумевший вопль – Брюн пришел в себя.
Глава 17. Брингольский мост
На рассвете в амбар явился фермер с корзинкой яиц, головой молодого сыра и запасом ароматного свежемолотого кофе.
– Из самого Бастиена привезли, – гордо объяснил он. – С его помощью я раньше всех урожай собрал.
Вольное Облако поблагодарил фермера и занялся приготовлением завтрака, а Роза курила сигару и смотрела, как закипает чайник. Кьюра подшучивала над Тэм и фермерской дочерью («Вы за руки держались? Когда свадебку сыграем?»), а Брюн уныло сидел в стойле.
Спутанная шевелюра закрывала лицо шамана, но поникшая голова и плечи ясно давали понять, что Брюну очень стыдно. Он то и дело шмыгал носом, утираясь громадной ладонью.
Роза принесла ему плошку яичницы и кружку крепкого черного кофе. Тэм думала, что наемница устроит ему выволочку за происшествие в Верхнопуле, но Роза погладила его пунцовую щеку и утерла одинокую слезинку. Они долго о чем-то беседовали: Брюн взволнованно басил, а Роза нашептывала какие-то слова утешения, будто конюх, успокаивающий пугливого жеребенка.
– Что? Ты серьезно? – внезапно воскликнул шаман. – А как же заказ?
– Заказ подождет, – сказала Роза. – Но если вдова не врет, то нам надо с тобой разобраться, иначе мы не выживем.
Брюн исподлобья поглядел на Розу:
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. – Роза вручила ему кружку горячего кофе. – Не забудь поблагодарить Тэм – она спасла тебе жизнь. Я б тебя точно убила.
К полудню они добрались до деревушки в долине между холмов. Роза объявила привал и отправила Брюна с каким-то поручением в деревню. Вскоре после этого из седельной сумки Розы послышались крики.
Роза подбежала к кобыле и вытащила из сумки небольшой стеклянный шар, который Тэм помнила еще по Борфорду.
Раньше шар был темным, почти черным, а теперь в нем виднелась мужская голова с резкими чертами и встрепанной светлой шевелюрой, поседевшей у висков. На губах мужчины играла лукавая улыбка; Тэм никогда с ним не встречалась, но сразу же поняла, что это и есть Золотой Гэб.
– Розочка, привет! Это я, папа.
Роза держала шар на вытянутой руке, словно боялась, что из него вот-вот вылупится какое-то адское создание.
– Пап, ты же знаешь, что я тебя вижу. Можешь не говорить, что это ты. И не кричи, пожалуйста. Я тебя прекрасно слышу.
– Вы где? – завопил Гэб. – У вас все в порядке? Ты слыхала про орду?
– Пап, мы с тобой уже это обсудили. Честное слово, мы не полезем в битву с ордой.
Гэбриель с облегчением вздохнул:
– Вот и славно. Только…
– Что? – настороженно прянул ушами Вольное Облако.
– Орда прорвалась через Хладнопламенный Перевал. Не знаю как, – сказал Гэб, опережая расспросы. – Может быть, наемников было маловато, не хватило сил удержать перевал. Наверное, туда еще не все подтянулись. Зима выдалась суровая, горные тропы завалило снегом… Людям тяжело пробираться по сугробам, а вот орде в самый раз. Им великан дорогу прокладывает.
Тэм представила, как Бронтайд играючи сметает снежные завалы, будто мальчишка в первый снегопад.
– И что теперь? – спросила Роза. – Куда направилась орда?
Гэб покачал головой:
– Неизвестно. Может быть…
– Мама!
Роза вздрогнула и покосилась на Вольное Облако, который стоял рядом. Теперь она не держала шар в вытянутой руке, а сжала его в ладонях, как птенца, выпавшего из гнезда.
– Мама, ты где?
В шаре появилось еще одно лицо, близко-близко. Заморгал зеленый глаз, блеснули зубы, потом по стеклу скользнула ладошка.
– Вот, – приглушенно послышался голос Гэба. – Держи вот так.
Изображение в шаре смазывалось и дрожало, но наконец сложилось в личико сильфочки: тонкие черты лица, узкий прямой нос, изумрудные отцовские глаза, будто пронизанные солнцем, серебристые длинные волосы, отливающие зеленью, и совершенно материнская улыбка.
– Привет, мамочка! Ты где?
– Здравствуй, Зарянка. Мы с папой на севере, в Каскаре. А ты где?
– Вот же я! – закричала девочка, прижимаясь носом к стеклу. – Видите?
– Видим, видим, – сказал Вольное Облако, склонившись к шару. – Ты очень красивая, солнышко.
Послышалось довольное хихиканье:
– Дедушка говорит, что я первая красавица во всей Кормежной Шути.
– Первая красавица за пределами Кромешной Жути, – поправил ее Гэб. – И помнишь, мы же с тобой договорились не называть меня дедушкой.
– Потому что дедушки старые?
– Совершенно верно.
– Но ты же тоже старый!
Гэбриель расстроенно вздохнул:
– Ладно, поговори с мамой.
– Мы приехали в гости к тете Джинни и дяде Клэю, – объявила Зарянка. – У них тут лошадки – и твоя, и папина, и дедушкина. А Талли взяла меня покататься, вчера. – Она гордо показала три пальчика. – Ей уже четырнадцать, вот.