Самодержавие и конституция - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Соловьев cтр.№ 35

Сильное выступление в Думе – удачный способ повлиять на общественное мнение. Затянутое выступление могло сорвать неудобное парламентское заседание. Это был проверенный прием во многих законодательных собраниях. Впервые его использовали ирландцы в Британском парламенте в 1877 году. Этот прием стал востребованным. 28 октября 1897 года чешский депутат О. Лехер выступал в австрийском рейхсрате целые сутки: с 8:45 утра до 8:45 утра следующего дня. Об этой речи писали М. Твен и З. Фрейд. Некоторые депутаты взяли на себя труд превзойти этот рекорд. В том же 1897 году румынский народный избранник выступал 37 часов подряд. Были и другие способы обструкции. Австрийские консерваторы создавали из некоторых своих коллег особый ансамбль, снаряженный колокольчиками, бубенчиками, губными гармошками, тромбонами и барабанами для создания соответствующих шумовых эффектов.

Обструкции устраивали и в Думе. Их жертвой часто становился Милюков. В момент выступления лидера кадетов П. Н. Крупенский рассылал записки своим однопартийцам со словами «разговаривайте». «И начинался шум, среди которого оратора невозможно было расслышать». А весной 1908 года, когда Милюков вернулся из США, правые бойкотировали его выступление, покидая зал заседания, как только Милюков поднимался на трибуну. Это произошло дважды. В первый раз председательствующий объявил о перерыве заседания, во второй раз ему пришлось и вовсе его закрыть. В итоге выступление Милюкова не состоялось.

Хотело того правительство или нет, на многих разворотах ведущих периодических изданий публиковались стенографические отчеты заседаний Думы и Государственного совета. За их распространение среди журналистов отвечала канцелярия нижней палаты. Это было тем более важно, что акустика Таврического дворца часто не позволяла разобрать выступления депутатов, и корреспондентам приходилось обращаться за текстами к служащим представительного учреждения. То, что оказывалось в распоряжении газет, подвергалось значительной редактуре со стороны как народных избранников, так и правительственных чиновников. Характерно, что министры, внося правку в стенографические отчеты, исправляли не только собственные выступления, но и речи депутатов. В феврале 1914 года министр юстиции И. Г. Щегловитов, исправляя стенограмму собственного выступления, после одной из своих фраз вставил слова «продолжительные рукоплескания», а в другом случае отметил, что аплодировали не только справа, но и в центре.

В расчете на публикации в прессе фракции готовили и «выступления» избирателей. В период работы Первой Думы депутаты инспирировали крестьянские наказы, приходившие в нижнюю палату. 30 мая 1906 года член фракции кадетов И. И. Кузнецов писал однотипные письма по разным адресам с таким пожеланием: «Желательно, чтобы у нас обществами или даже селениями составлялись приговоры и посылались на мое имя, в которых надо резко подчеркивать свою нужду, бесправие, полную зависимость от земских начальников. Затем еще то, что крестьяне вполне согласны и требуют того, что было высказано Думой Государю в ответ на тронную речь». И в дальнейшем депутаты не забывали об этом тактическом приеме. Весной 1913 года во фракции националистов обсуждалась возможность организации общественных (и будто бы не инспирированных из Петербурга) манифестаций, направленных против политики правительства В. Н. Коковцова: митингов и коллективных телеграмм.

Все это не оставалось секретом для правительства, которое организовало особую службу по сбору информации о работе и настроениях депутатов. Ее возглавлял чиновник особых поручений при министре внутренних дел Л. К. Куманин, который с 1907 года заведовал Министерским павильоном Таврического дворца. В Думе его в шутку называли «заведующий министрами». «Этот высокопоставленный чиновник отличался чрезвычайной вежливостью, но притом хранил некую холодную недоступность, – вспоминал В. В. Шульгин. – Я никогда не видел улыбки на его лице. Он был, как говорится, застегнут на все пуговицы, в переносном стиле, а в действительности не застегивал ни одной, потому что длинный черный сюртук, который он неизменно носил, застегивать не полагалось… Он носил крахмальные воротнички и галстук, заколотой золотой, но скромной булавкой. Если бы он не горбился слегка, его можно было бы назвать „радостью портных“. Он одевался, как Столыпин, то есть без щегольства, но изящно». Куманин практически ежедневно передавал в правительство сведения о настроениях в Думе, о кулуарных беседах, о тайных переговорах между фракциями. Он готовил необходимые материалы к выступлениям министров в нижней палате, сообщал имена желавших высказаться депутатов и предполагавшееся содержание их речей. В этом ему помогал бывший чиновник при петербургском градоначальнике, журналист Ю. В. Александровский, занимавший тогда должность редактора циркулярных телеграмм Санкт-Петербургского телеграфного агентства. Кроме того, у Куманина была своя агентура. Для постановки этого дела его посылали за границу изучать иностранный опыт. Собственная агентура среди думских журналистов была и у заведующего охраной Таврического дворца (с 1908) Г. П. Бертгольца.

Когда речь заходит о думской России 1906–1917 годов, чаще всего вспоминается Таврический дворец, но забывается Мариинский, где заседал Государственный совет, еще одно законодательное представительство того времени. По мысли законодателя, он должен был оставаться носителем государственной мудрости, блюстителем правопорядка: «Для того, чтобы проявить… свое действие в полной мере и с наибольшим успехом, Государственный совет должен объединить в себе консервативные силы страны и, являясь сосредоточением опыта и государственного направления, иметь и соответственное этому значению его общественное признание». При реформировании Государственного совета в 1906 году власти старались учитывать западноевропейский опыт. Министр юстиции И. Г. Щегловитов отмечал, что верхняя палата не должна испытывать давление со стороны общественного мнения: для этого повышался имущественный ценз, ограничивался круг лиц, которые могли быть в нее избраны, вводился особый порядок ее пополнения (часто даже наследственный). Конечно, «палате лордов по-русски» следовало иметь свои отличительные черты. В «высших сферах» пришли к убеждению, что основу Государственного совета должны составить высокопоставленные чиновники. Лишь они обладали должным государственным опытом. Дворянство же в России как таковое не самостоятельно в материальном смысле, и не развито – в интеллектуальном. В соответствии с этой изначальной установкой было принято решение формировать палату как из назначаемых, так и из избираемых членов. И тех и других должно быть поровну.

Члены Государственного совета поделились на две практически равные части. Одна половина пользовалась привилегиями высокого звания, другая довольно интенсивно работала. Это было 70–75 человек (из 196), преимущественно назначенных. Как писал М. М. Ковалевский, «к немалому моему прискорбию, должен сказать, что бюрократические элементы в нашем Совете по уму, талантливости, знанию и практическому опыту выигрывают по сравнению с общественными деятелями».

В значительной мере благодаря опытным бюрократам, Государственный совет был весьма авторитетной инстанцией в области законотворчества. М. М. Ковалевский в этой связи писал, что Государственный совет мало в чем уступал аналогичным учреждениям Западной Европы: «Умелые руководители комиссий, как Романов, Манухин, Экесперре, Дмитриев, Тимирязев, а в более ранние года А. Ал. Сабуров, не говоря уже о таких осведомленных в мелочах русских законоведах, как товарищ председателя Голубев и бывшие государственные секретари профессор Сергеевский и барон Икскуль, не только умеют вести прения, но и раскрывают нередко скрытые недостатки, не сразу бросающиеся в глаза противоречия поступивших к нам законопроектов, и с общими тенденциями русского права и с теми или другими нормами, никем не отмененными. В знании законодательства и судебной практики, в частности, гражданского права и процесса, права торгового и вексельного, нельзя отказать ни бывшему сенатору Кобылинскому, ни Платонову, ни Манухину. Мы насчитываем в наших рядах таких криминалистов, как Таганцев и Кони. Наше земельное законодательство не представляет тайны ни для Стишинского, ни для бывшего главноуправляющего земледелием Ермолова. Русский бюджет в течение ряда лет составлял предмет, если не теоретического, то практического изучения не только графа Витте, но и его прежних товарищей и помощников – Коковцова, Дмитриева, Романова. Железнодорожное хозяйство хорошо известно генералу Петрову, и бывшему начальнику движения Киевского округа Немешаеву, и Экесперре».