Свой — чужой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 65

Почему появились бабушки с носочками? Потому что у них эти носочки кто-то возьмет и заплатит. Они пошли к потребителю благодаря тому, что Указом «О свободе торговли» были полностью уничтожены все барьеры, разделявшие их между собой. К тому же сегодня идет энергетика страны. Это ровно то, что было сделано в 90-е, это основа, которая никем не была разрушена. Это, может быть, и есть главное свойство экономики, построенной нами в 90-е и отличающее ее от советской, — она способна перестраиваться под спрос, она всегда будет поворачиваться к нему лицом, она, собственно, существует ради спроса. В этом смысле экономика так и будет жить: есть базовый спрос, от него развиваются сначала более простые отрасли, затем более сложные. Более сложные отрасли, типа нашей энергетики, тянут за собой, как я уже говорил, смежные отрасли — энергомашиностроение, электротехнику и т. д. Такова технология прорастания этого спроса в разные отрасли экономики. А итогом — я бы даже рискнул сказать венцом — всей этой конструкции является то, что профессионалы называют конечным спросом, а на нормальном языке звучит просто и величественно — человек! Был такой советский лозунг: «Все во имя человека, все для блага человека!» В 80-е он не мог вызвать у нормальных людей уже ничего, кроме многочисленных анекдотов и истерического хохота. Так вот, как говорят в Одессе — вы будете смеяться, но ровно эта задача и решена. Вот что я хотел сказать по экономической части. Теперь что касается другого среза — духовного, мировоззренческого. Вы знаете, когда я говорил про действия власти, которые не одобряю и считаю неправильными, — тем не менее, я понимаю их логику. Когда мы говорим, что «власть зажала демократию», что у нас нет независимой прессы, нет независимой судебной системы — все это справедливо, все это так, и по этим поводам власти можно предъявить много претензий. Только другой стороной этого процесса является именно то, о чем вы сказали, — ослабление напряженности политических противостояний. Такой маневр для России спорен, но тактически у него есть серьезные аргументы в защиту. Правда, в нашей стране тактика почти всегда перерастает в стратегию, но стратегия в тактику — почти никогда. А вот тут надо точно понимать — весь этот маневр, который тактически возможен, хотя и спорен, стратегически для России — бесспорно, смертельно опасен!

Это и есть ответ на ваш вопрос. Нужно немного встать над тем, что мы делаем, чтобы спокойно и трезво сказать: реформы 90-х были чудовищно болезненными для десятков миллионов людей. Это десятилетие было болезненным, начиная с повседневной жизни — потеря работы, падение уровня жизни, изменение всей системы ценностей и кончая целыми отраслями, которые просто прекратили свое существование. Утратой международных позиций, во многом — утратой государства. Этот психологический шок, который растянулся на десятилетие, требовал какой-то релаксации, смягчения. Отсюда и «свертывание демократии», свертывание «реформ». По нашим российским традициям, маятник должен был поехать в обратную сторону, и не до той точки, куда он приехал, а гораздо дальше — «до основания» снести эти проклятые 90-е и уже затем начать строить «новую жизнь». Но не доехал, хотя и двинулся в эту сторону. Теперь можно спорить в режиме «тонкой настройки». Надо ли продолжать режим «управляемой демократии» и, если да, то как долго? Насколько глубоким он должен быть? Нужно «замочить» одного Ходорковского или добавить еще Чубайса с Фридманом? Но это все дело вкуса. Если на следующем политическом цикле «тонкая настройка» пройдет в правильную сторону, то есть стратегия все же возобладает над тактикой, то это даст для страны без всякого преувеличения глобальную историческую перспективу.

А.П. Теперь, если позволите, еще один — возможно, завершающий вопрос. Эти 90-е годы, творцами которых были вы и ваши близкие друзья, — они, мне кажется, были для вас взлетом: реализация ваших возможностей, вашего интеллекта, честолюбия. Но, с другой стороны, они были временем страшного риска. Вы оказались демонизированным персонажем. Вокруг вас сгущались и до сих пор не рассеялись тучи ненависти. Вы были окружены узкой когортой сторонников и обожателей, но вне этого охранительного круга был океан народной ненависти к Чубайсу. Причем люди, которые были близки к вам, отчасти этим воспользовались. Они вас вытолкали на передний план, позволили вас демонизировать, а сами скрылись за этой демонизированной фигурой Чубайса, как за ширмой. Чувствуете ли вы этот метафизический удар неприязни к себе? Является ли это для вас проблемой или не имеет никакого значения? Есть какие-то защитные механизмы от всего этого?

А.Ч. Я все-таки, как это ни покажется странным, нормальный человек. Любому нормальному человеку этот океан ненависти, о котором вы говорите, не доставляет радости.

А.П. Я сам был демонизирован и хорошо знаю, что значит — жить в атмосфере тотального неприятия.

А.Ч. Следовательно, вы меня поймете, если я скажу, что любому нормальному человеку плохо и тяжело, когда его не любит двадцать, десять или даже один человек. А когда не любят десятки миллионов — это, поверьте, совсем непросто. Но тут нельзя рассчитывать — вот, я сделаю то-то и то-то, и тогда меня полюбят. Я попал в такие эзотерические сферы, которые вам более понятны, чем мне, где нелюбовь к Чубайсу укоренилась, залегла глубоко — это видно и из непосредственных ощущений, и из социологических опросов. Вот недавно был еще один опрос, у Юрия Левады, кажется: кто самый непопулярный политик за последний год? Меня Жириновский все-таки обошел, но я на втором месте держусь уверенно. Мы с ним как-то все время меняемся местами в этом «черном списке». И так уже 15 лет. Вместе с тем 90-е годы были чудовищно тяжелыми и для меня. Но я по-прежнему убежден, что из них вырастает большая часть нынешнего позитива. Мы были как первая ступень ракеты, выводящая космический корабль на орбиту. И его экипаж, который испытывал при этом колоссальные перегрузки, может, наверно, оказавшись на заданной орбите в приятной невесомости сказать себе: наконец-то мы избавились от этого балласта. Слава богу, вовремя — и пусть он догорает теперь в казахской степи.

Я думаю, что так рассуждать вправе нормальный обыватель — он не обязан размышлять об исторических причинах и следствиях. Пожалуй, даже у нас в отрасли — новые станции и новые инвестиции, рост зарплат и объемов производства — все это будет хорошо воспринято и поддержано, но соединить в сознании эти результаты с нашей реформой — совсем другое дело. Причем не только на уровне обывателей. Вот я сижу, например, с одним мэром крупного города. Он был одним из главных противников всей реформы электроэнергетики. Теперь я ему говорю: «Иван Иванович, вот сейчас я, наконец, готов сделать в городе масштабную инвестиционную программу, которая, собственно, и возможна только потому, что созданная в результате реформы генерирующая компания выйдет на фондовую биржу, там получит минимум два миллиарда долларов, мы на это построим новые электростанции с парогазовым циклом и так далее». Что он мне отвечает: «Наконец, до тебя, идиота, дошло. Я тебе пять лет говорил, что нужно вкладывать инвестиции, развивать энергетику. А ты что? Все это время резал, клеил, отделял сети от генерации, какие-то корпоративные действия и прочая ерунда. Зачем все это было нужно? Я тебе пять лет говорил: займись делом. Ну, хрен с тобой: ты, наконец, все понял, теперь я тебя поддерживаю». Причем речь идет о действительно квалифицированном, умном и по-своему глубоком, народном таком человеке. Тут есть какой-то сегмент психологической защиты, но связи одного с другим никто не видит… Я могу таких примеров массу привести. Например — во время дефолта 1998 года. Юрий Михайлович Лужков тогда на митинге заявил: «Авторов пирамиды ГКО — под суд!» — от души так заявил, искренне. А что такое дефолт? Дефолт, собственно говоря, это отказ государства от исполнения своих обязательств, во всех учебниках так написано. А что такое обязательства государства? Это накопленный госдолг. А откуда берется госдолг? От того, что расходы государства превышают его доходы. А что такое разница между расходами и доходами? Это дефицит бюджета. Я пять лет Лужкову при каждом утверждении бюджета говорил: «Юрий Михайлович, нельзя столько расходовать! Нельзя! Нужно урезать расходы — страна развалится к чертовой матери!» Нет — мне в ответ: «столичные функции», «дотации Москве», «поддержка аграрного комплекса», потом «военно-промышленного комплекса», потом других, третьих… То есть позиция моя и Гайдара всегда была в том, что нельзя раздувать расходы, мы развалим страну. Мы за это вели непрерывную борьбу на всех фронтах в полном одиночестве с 1992 года по 1997 год. Более успешно, менее успешно — мы пытались это отстоять. Нарушение этой позиции и есть причина дефолта 1998 года. То есть когда утверждались ежегодные бюджеты — «Долой проклятых монетаристов, по указке МВФ урезающих жизненно необходимую для бедных, для российской деревни и нашего военно-промышленного комплекса поддержку государства!», а когда эта же самая поддержка привела к дефолту — «Авторов пирамиды ГКО под суд!». А ведь государство, как и любая семья, просто должно жить по средствам. Попробуйте это кому-то объяснить. Попробуйте это объяснить даже Лужкову. Ничего не получится, хотя тут все просто — почти как таблица умножения. Невозможно объяснить, что инвестиции в энергетику стали следствием реформ, а тем более нельзя объяснить всей России, что все, якобы разваленное нами в 90-е годы, на самом деле было созданием условий, которые и привели к возникновению вот того «птенца развития», о котором вы говорили. Ни хрена это невозможно объяснить. Кроме прочего, еще и психологически невозможно. Ведь людям было долго и страшно тяжело. Это чистая правда. «А кто в этом виноват? Не я же сам, который пятнадцать лет честно ходил на свой завод и работал токарем? Значит, виноваты эти козлы, из-за реформ которых мой завод закрылся, я остался без зарплаты и непонятно, чем зарабатывать на жизнь теперь. Я-то разве виноват, что мой завод закрыли? Это Чубайс, конечно, во всем виноват — он это и сотворил со своими западными советниками». Вот образ, в который я и вписался.