Людовик IX Святой - читать онлайн книгу. Автор: Жак Ле Гофф cтр.№ 175

История Примата обрывается на смерти Филиппа Августа в 1223 году. Вслед за ним другие хронисты из Сен-Дени и прочих мест продолжили его «роман», и в части, посвященной Людовику Святому и добавленной после его канонизации, использованы другие источники, преимущественно сочинения Гийома из Нанжи. Но в хронике самого Примата нет ни слова о святом короле.

Однако хроника, написанная Приматом по заказу Людовика Святого, в значительной мере отражает концепцию времени истории, согласно которой король строил свою жизнь и осуществлял правление ^[1006].

Главная особенность этой хроники в том, что она исторична едва ли не в современном значении этого слова. Во-первых, она основана на изучении источников. Примат пишет:

В этом более «научном» исследовании истории Примат, как считает Б. Гене, не взывает прямо к Провидению и к сверхъестественному. Разумеется, он, как и его предшественники, полагает, что «короли Франции всегда были под защитой Бога». Но «его стесняло то упорство, с каким Сугерий или Ригор неустанно говорили о вмешательстве Бога и дьявола». И, перелагая их, он убирал такие выражения, как «десница Божия была с ним», «дьявол ему помог», «по наущению дьявола» и т. д. Но Примат считал, что история — это прежде всего «развернутое нравоучение» (Б. Гене), и он подчеркивает при случае, что «все государи должны брать пример» с такого-то исторического лица. Итак, время истории, если история документированная и подлинная, — поучительное, назидательное время. Именно то, что подходило Людовику Святому. Как проповедь или «Зерцало государей», так и историописание — это жанр, полезный для государя, оно заставляет прошлое служить воспитанию и действиям короля.

С другой стороны, «История» Примата — история королевская, а точнее — династическая. Именно Примат ввел периодизацию истории французских королей, разбив ее на три династии, или «рода», или, по его выражению, «поколения», ибо его история, заявляет он, — это и «генеалогия» королей Франции. Французская монархия — то древо Иессея, которое впервые повелел изобразить Сугерий на знаменитом витраже королевского аббатства Сен-Дени. Это трехярусное древо Иессея: Меровинги, Каролинги, Капетинги. Но при его росте случилось неожиданное. Гуго Капет стал «узурпатором». Он ненароком привил новое дерево к старому. Ибо на этом королевском древе очутился один главный преобразователь: Карл Великий. Филипп Август взял жену из рода Карла Великого и завершил этим «возвращение к роду Карла», благодаря чему Капетинги окончательно вписались в континуитет французской монархии. Людовик Святой, столь внимательный к своему месту в королевском и династическом времени, жил в этом особом и основном историческом времени, конструкцию которого прекрасно показал Примат.

Наконец, «Роман королей» Примата, ритм которому задали хроники Сен-Дени и изобретение королевского и династического времени, знаменовал начало времени, которое в тесном единстве осуществили аббатство и монархия: время Франции. Людовик Святой — первый король, который, явившись сразу после времени «Истории» Примата, погружен в национальное время. И, по его повелению, Примат, получив королевский заказ, запечатлел это национальное время на французском языке.

«Spéculum historiale» Винцента из Бове — всеобщая хроника, которая открывается сотворением мира, то есть библейской историей, затем следует череда империй и императоров. Он начинает по-настоящему интересоваться историей Франции только с Людовика VII и особенно с Филиппа Августа, упоминая о восхождении династии Капетингов к Карлу Великому (réditas regni ad stirpem Karoli), но после 1244 года он становится не слишком точным в описании событий. Винцент, который видел в Людовике Святом прежде всего миропомазанного и мудрого короля, реплику Давида, короля помазанного, и Соломона, мудрого короля, превратил его в кульминацию той трансляции ведения (translatio studii), которая привела науки и «искусства» из Афин в Рим, а затем в Париж. Он делает его воплощением «рыцарства», которое благоволит «духовенству», — то, что уже за полвека до этого Кретьен де Труа вывел как этический и социальный идеал.

С. Люзиньян ^[1007] справедливо замечает, что агиографы Людовика Святого объединили в нем два разных времени истории, два времени двух разных родов: «рода человеческого», от Адама и Евы, к каковому он принадлежит, и рода Франков (Franci), к которому относятся его предшественники, он сам и его преемники, то есть династии, ведущей свое начало от троянцев ^[1008]. И если рождением Людовика было его крещение в Пуасси, то подлинным рождением этой династии было крещение Хлодвига. Можно пойти и дальше, ибо Людовик Святой думал, что на христианнейшего, christianissimus, короля Франции возлагалась особая ответственность не только, что вполне очевидно, перед родом французов, но и перед родом человеческим, который уподобится в конце времен роду христианскому, в котором объединятся все мужчины и женщины со времен Адама и Евы.

Но с другой точки зрения, король Франции должен неукоснительно вписаться как в земное время, так и во время эсхатологическое.