Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Скуратов cтр.№ 48

Я знаю, что, будучи в Свердловске, Ельцин никогда и никого из своих родственников к служебному столу не подпускал, все вопросы решал только сам — домашние всегда старались держаться от него на расстоянии, вернее, на дистанции держал он их. Тогда Татьяна была просто папиной дочкой, и понятие семьи Ельцина было естественным и привычным для любого из нас: мудрый глава, верная жена, любящие дочки… Но стоило Татьяне стать винтиком в государственной машине, как только она стала вникать в манящие властью государственные дела — мгновенно образовался порочный круг и сформировалась система. Милое для слуха слово извратилось, потеряло свой первоначальный смысл, обрядилось в кавычки…

Иная «семья» образовалась в 1996 году, в тот момент, когда Березовский внедрил Татьяну в окружение Ельцина, когда она вошла в штаб по переизбранию своего отца на новый срок.

Внедрив Татьяну непосредственно в Кремль, Березовский получил стопроцентный канал для донесения своих идей и проектов непосредственно до президента. Теперь это происходило без задержек, минуя всю знаменитую российскую бюрократию, и с самыми положительными рекомендациями. Причем Ельцин даже и не догадывался, чьи идеи он выслушивает. Как правило, Березовский, встречаясь с Татьяной, как бы между прочим размышлял о том, что в тот момент ему было необходимо, после чего Татьяна шла к отцу и делилась с ним услышанным. Ельцину же было удивительно, что его дочь по многим сложнейшим государственным вопросам высказывала на редкость ценные суждения и размышления. В конце концов наступил день, когда Татьяна, «семья» прочно стала управлять Ельциным, а заодно и… государством.

Своей дочке Ельцин доверял полностью. Татьяна в принципе могла при желании подписать у отца практически любую бумагу. Но вскоре она перестала быть «особым исключением». По состоянию здоровья воля Ельцина, его знаменитая осторожность оказались настолько сломленными, что уже едва ли не каждый допущенный к «телу» человек мог «уболтать» его на какую-то авантюру, подписать у него нужную бумагу. Чтобы не допустить этого, «семья» все информационные источники президента сузила до нескольких человек, из которых Татьяна Дьяченко стала главным. Борис Николаевич не мог уже работать так, как работал раньше. Постепенно вокруг президента возникла некая изоляция, пояс отчуждения, разорвать который с каждым разом становилось все труднее и труднее.

* * *

Виной всему, конечно же, было здоровье президента: не подведи оно, Ельцин никогда бы не допустил «семью» к рулю, в рубку управления государством.

Когда страною управляет человек в полуневменяемом состоянии — это катастрофа для государства. Но подписать нужную бумагу у президента — это полбеды. Ельцин стал неадекватно вести себя в самых неожиданных ситуациях. Уже были случаи — о них рассказал мне Павел Бородин — когда президент терял над собой контроль и погружался в состояние глубокой прострации. Он мог вдруг сказать Миронову, начальнику своей медслужбы: «Мы знаем друг друга уже 46 лет», хотя знакомы они были от силы лет пять, не больше, или при встрече с Черномырдиным твердить о каком-то сервизе, и никто не мог понять, что это за сервиз…

В своей книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката» бывший много лет начальником президентской охраны Коржаков рассказывал, как подписывал за своего либо больного, либо нетрезвого шефа важные государственные документы, давал определяющие судьбу России ответственные распоряжения. Вот так управляли страной…

Фактор «семьи» сказался и на борьбе с коррупцией — большинство моих предложений в этой области не получили у президента ни поддержки, ни какого-то движения. А ведь Генеральной прокуратурой была создана целая программа по борьбе с коррупцией, подготовлен закон о противодействии отмыванию доходов, нажитых преступным путем.

«Семья» очень искусно манипулировала встречами президента. Если ее члены хотели кого-то дискредитировать, организовать на попавшего в опалу «накат», они вмешивались в график президента: препятствовали организации встреч, не давали возможности объясниться с ним, высказать и отстоять свою точку зрения.

То, как это делается, я почувствовал, что называется, «на своей шкуре».

Последняя деловая встреча с Ельциным произошла у меня в Кремле в октябре 1998 года. Мы планировали — на этот раз с начальником Правового управления Администрации Президента Ореховым — провести разговор о Центральном банке. Было еще несколько серьезных вопросов, к которым я тщательно готовился, — их также надо было обязательно обсудить с президентом. В общем, в тот день нам предстояла напряженная работа.

Я зашел в кабинет, знакомый по многим теле репортажам, поздоровался, сел, как обычно, на стул справа от президента, почувствовав некий жар от телевизионных камер — в кабинете было полным-полно телекорреспондентов.

Ельцин, явно обращаясь к телекамерам и почти не видя меня, работая на публику, произнес:

— Давайте мы с вами спросим у Генерального прокурора: какие дела по коррупции, по убийствам он довел до суда? Какие громкие дела расследовал?

Вопросу я удивился, но виду не подал. Поскольку вся информация, связанная с работой прокуратуры, довольно плотно сидела в голове — этими вопросами приходилось заниматься постоянно, да и в интервью я отвечал на них едва ли не каждый день, — я начал невозмутимо перечислять дела, которые мы направили в суд, и те, что не без успеха расследуем, говорить, какие есть трудности. В общем, перечень оказался большой.

Ельцин не ожидал такого, он думал, что мне нечего будет сказать, и он распечет меня перед телекамерами. Президент удивился, как мне показалось, и тому, насколько я «сижу в материале», а главное — тому, что сделано немало. Единственное, что ему оставалось в этой ситуации, — сказать, что, дескать, прокуратура у нас работает неплохо, особых претензий у меня ни к ней, ник Скуратову нет.

И — ни слова о Центральном банке, о вопросах, с которыми я к нему пришел. Такие «проколы» стали случаться все чаще и чаще после дела, связанного с «коробкой из-под ксерокса». Вывод отсюда мог быть только один: либо президент перестал доверять мне, либо его кто-то против меня все время настраивал.

Выйдя от президента, я сразу же направился к Орехову:

— Почему не удалось обсудить с президентом вопрос о Центробанке? Вы что, не подготовили его?

В ответ Орехов довольно мрачно сообщил, что президент был полностью подготовлен по Центробанку и все то, что произошло, для него самого такая же неожиданность, как и для меня.

Через пару дней ситуацию прояснил один из высокопоставленных и близких к президенту кремлевских чиновников.

— Все просто, — сказал он, — прямо перед вашей встречей в кабинет к президенту заглянула его дочь Татьяна…

Как рассказывал мне потом Коржаков, уже не один раз после прихода Татьяны Борисовны к отцу мнение последнего по тому или иному вопросу резко менялось, как менялись и выносимые на обсуждение проблемы.

* * *

Именно пресловутая коробка из-под ксерокса с полумиллионом долларов, предназначенных для предвыборной кампании президента, и стала причиной перемен в отношении ко мне со стороны Ельцина. Если бы я — в нарушение закона — сделал вид, что ничего не заметил, во всем пошел бы на поводу у «семьи», — у меня до сих пор были бы с президентом самые наилучшие отношения.