Пришла эсэмэска от Юльки. Прикольно.
– Ю-ю-ля, – шепнул одними губами, словно пробуя имя на вкус.
Сегодня получилось все очень неожиданно. Как в мечтах. Вместе пошли в школу, и – из нее. И даже за Викой и Никой сходили. Хотелось надеяться, что у Юльки не возник эффект влюбленности в своего спасителя. Максим где-то читал про него, просто забыл, как называется. Очень не хочется, чтобы так было. Вернее, хочется… Но не так…
Поняв, что запутался, парень мотнул головой. Изображение луны поплыло, а потом опять встало на место. Видимо, пора ложиться спать.
Лег. Прикрыл глаза. И на сияющем фоне ночного светила набросал себе Юльку. Вчерашнюю. Сегодняшнюю. Будущую…
– Макс! Спишь? – Медитацию прервал настойчивый шепот Маши.
– Теперь нет.
– Да ладно тебе! – Она нырнула в комнату. – Ты просил же песню?
– Ну! – Он вскочил, едва не свалив с кровати сестру. – Написала?
– Ага. Это после случая с твоей Юлей. Не про нее. Да и не дай бог, конечно… Но ведь таких случаев много. По крайней мере, больше, чем хотелось бы. Ярик мне чего только не нарассказывал.
– Ярик, значит? – Память услужливо нарисовала лейтенанта в форме и его перемигивания с Машкой.
Сестра молча протянула листок.
Жизнь на осколки, душа на кусочки,
В строчках лишь точки, а в мыслях лишь прочерк,
Сердце не верит и сердце не хочет,
Кто-то за стенкой надрывно хохочет,
Капает кровь из открытого крана,
А с потолка опадает известка.
Ей умирать, может быть, еще рано,
Ей умирать, может быть, так не просто.
Жизнь на осколки и больше не склеить.
Солнце застыло на спутанных прядках,
Сердце не хочет, и сердце не верит,
Запах железный и дерзостно-сладкий.
Ногти заполнены грязью и плотью,
Стала игрушкой чужою и вещью.
Он, уходя, закрывал двери плотно,
Жертву свою на веревки подвесив.
Жизнь на осколки и тело на части,
Ночь разрубил вой надрывной сирены,
Поздно приехали люди не в штатском,
Кровь не бежит по сосудам и венам.
Клацнул замок, закрывая навеки,
Кран, протекающий жижей пахучей.
Нету ее, нет уже человека -
Это и хуже, это и лучше…
Кап, кап…
– Жуть, да? – Маша вздохнула.
– Жуть. Но написано здорово! – похвалил Максим. – В понедельник покажу ребятам.
– Ага.
* * *
Юль, доеду до тебя, позвоню.
ОК.
(Эсэмэс-переписка)
Утро казалось неимоверно далеким, а потом вдруг – раз, и наступило. Яркое. С холодным осенним небом, пронизывающим ветром и бьющим в глаза солнцем. Такая погода – редкость в это время года. В основном все наполнено сыростью и серостью. А сегодня воздух казался хрустальным: прикоснись как-то по-особому, и он задрожит, издаст тонкий звон на пределе слышимости.
Ребята встретились на остановке. Поздоровались и не знали, что сказать. Вчерашняя непосредственность вдруг пропала, будто растворилась в дождливой дымке. И уже не верилось, что была та прогулка с близняшками, то состояние одновременной легкости и наполненности. Теперь парень и девушка топтались в ожидании автобуса, не вынимая рук из карманов. А когда маршрутка подъехала, не сразу сообразили, в какую дверь лучше зайти. В итоге Максим рванул к задним, а Юлька – к передним.
Полупустой салон. Конечно, рано ведь еще. Только несколько студентов, сонных и чем-то неуловимо похожих друг на друга.
А еще женщина в ярко-красном пальто. Очень красивая. Типа Екатерины Климовой, как показалось Юльке. Она даже подумала в первый момент, что это и есть актриса, но ведь та не стала бы ездить с утра пораньше в автобусе? Да и что Климова потеряла в их городе?
– Ты чего? – шепнул, склонившись к уху, Максим.
– Женщина на Климову похожа.
– Кто это?
– Ну, актриса… «Мы из будущего» смотрел?
Он помолчал, а потом кивнул. Юлька так и не поняла, вспомнил или нет, не стала переспрашивать. Но холодность прошла, развеялась, будто и не было.
– Волнуешься?
Девушка пожала плечами:
– Чего волноваться. Не экзамен же. Худшее, что может быть, – меня не возьмут. Но если я до сих пор жила без этого, то и дальше проживу.
– Придешь к нам в группу, – предложил великодушно Максим.
– У меня голоса нет. Я пою только у себя в ванной и когда волосы сушу, – улыбнулась Юлька.
– Значит, я научу тебя играть на ударной установке!
– Правда?
– Ага.
Заметив, что разговор опять сходит на нет, Максим предложил порепетировать перед прослушиванием.
Девушка согласилась, украдкой оглянувшись на других пассажиров, словно прикидывая степень их безразличия. Достала книгу из рюкзачка. Шекспир. Сборник пьес. Увесистый черный томик.
Парень открыл на первой закладке. Вчитался – Джульетта принимает снадобье, данное ей братом Лоренцо.
– Прощайте! Свидимся ль еще? Кто знает… – Юлька читала очень проникновенно, только голос слегка дрогнул на имени Ромео. Понятно в общем-то почему.
Она не видела, что женщина в красном пальто, до этого читавшая книгу, теперь прислушивается и чему-то улыбается.
Хорошо, что у студентов уши заткнуты наушниками, не хотелось бы услышать едкие комментарии не в тему.
– Ну? – поинтересовалась девушка. – Как?
– Здорово! Я бы так не смог, – признался честно.
– А я вот не могу выбрать.
– Между чем и чем? – не понял Максим.
Юлька подняла палец, как бы прося внимания, и начала читать стихотворение Тушновой «Людские души, души разные». Парень точно знал, эта поэтесса – мамина любимая. Но даже мама, вечно читающая все на тридцать три голоса, так бы не прочла.
– Круто! Ешки-матрешки! – выдал он, помолчав.
– Вот и решено, – хитро улыбнулась Юлька и махнула рукой. – Давай дальше. Там мне надо реплики за Грумио подавать. Справишься?
Пролистнул до следующей отмеченной страницы. Теперь нежная Джульетта перевоплотилась в строптивую Катарину из шекспировского «Укрощения строптивой». У Юльки даже взгляд изменился, стал насмешливо-дерзким. И голос – звонче и взрослее.
Она читала сцену, где строптивица выпрашивает у слуги Петруччо чего-нибудь поесть и жалуется на судьбу. Максиму пришлось постараться, чтобы не заржать. А Юлька не замечала, что настолько вошла в роль, что уже говорит почти в полный голос.