– …и вот однажды он мне шепчет: хочешь жить со мной, в доме на морском берегу? Тут уж сердечко мое девичье не выдержало…
Громко плеснула вода. Славуша прервалась на полуслове, поглядела на море и радостно вскрикнула.
Шагах в двадцати от берега из воды поднимался мертвец.
Нойда быстро потянулся к котомке с бубном, да так и застыл, неподвижный и напряженный, как зверь в засаде, не сводя глаз с приближающегося утопленника.
Нурман выглядел так, будто потонул и вмерз в лед, да и пролежал там лишь боги ведают сколько лет. Облезлая медвежья шкура на его широких плечах ощетинилась сосульками, будто иглами ежа; длинные волосы и борода смерзлись в ком, а светло-голубые глаза смотрели неподвижно и мертво, будто глаза рыбы.
Мертвец даже не повернулся в сторону чужака. Медленно выбрел на берег, подошел прямо к Славуше, обнял ее.
– Здравствуй, родной! – припала та к его груди. – Устал-то, осунулся… Давай-ка покушай, обед уж стынет…
Мертвец взял деревянный черпак и принялся хлебать прямо из котла. Уха проливалась, стекала мимо его рта, разливалась по гальке. Славуша глядела на мужа с умилением. Она несомненно видела перед собой не обледеневшего утопленника, а грозного воина, которого ее братья нашли полгода назад в заснеженном поле…
Сожрав или пролив всю похлебку, мертвый нурман на миг задержал пустой взгляд на чужаке, что-то буркнул жене и неторопливо удалился обратно в море.
– Пошел на ночной лов, – деловито объяснила Славуша, когда вода сомкнулась над его макушкой. – Говорит, ныне чехонь у берега стаями ходит, нельзя такое время упустить…
Нойда выдохнул и отложил котомку в сторону.
– Скегги сказал, ты можешь остаться в нашем доме на одну ночь, – добавила девушка. – Но завтра уходи!
Молодой саами хмыкнул. Предложение нечисти разойтись миром прозвучало вполне внятно.
– Не боится он оставлять тебя в избе с чужим мужчиной, да еще с шаманом?
– Нет, – спокойно ответила Славуша. И добавила чуть презрительно: – Что ты можешь нам сделать?
* * *
Нойда проснулся от холода – да такого лютого, что у него даже лицо занемело. Хорошо, по привычке устроился спать в меховом мешке на полу, хотя хозяйка с вечера протопила избушку и предлагала ему лечь на лавке. Послушался бы ее – рук и ног бы с утра не нашел. Что такое, откуда мороз?
На миг шамана окатило ужасом – проспал врага! Не уберегся! Но как?! Еще с вечера он обшарил избу, чтобы убедиться в отсутствии чужого колдовства, и призвал всех сайво сторожить его сон. Нойда протянул руку и нашарил зачарованный саамский костяной нож, который с вечера положил у изголовья. Никто к нему за ночь не прикоснулся. Как и ко второму, драгоценному железному ножу, который нойда приберегал против нежити.
Распахнулась дверь, в избу вошла Славуша в подпоясанном кожушке. Вместе с ней в сумрак ворвались ослепительная вспышка солнца и порыв ледяного ветра.
– Просыпайся, гость дорогой! – весело позвала она. – Зима пришла!
– Как зима? – Нойда, ежась, вылез из мешка. – Ведь только листопад прошел…
– А сам погляди!
Выбравшись наружу, нойда тут же прикрыл глаза ладонью. В чистейшем, ни облачка, голубом небе сияло солнце, отражаясь в застывшей воде, как в огромном серебряном зеркале.
– Море встало! – послышался позади голос Славуши. – Ты погляди, как сверкает!
Нойда нахлобучил шапку поглубже на уши. От холода аж зубы сводило.
– Спрятался под лед, – прошипел он, пряча нос в ладонь. – Значит, боишься…
Весь день нойда бродил по заветери. Он облазил все берега, вышел на лед, продолбил лунку. Померил толщину льда и глубину воды на выходе из залива. Изучил расселины в отвесных скалах, годные, чтобы по ним подняться наверх. Долго рассматривал причудливые знаки, густым узором покрывавшие обрывы, да так и не понял, нанесены они людьми, богами или это и вовсе живые существа, которые почему-то вросли в камень в незапамятные времена.
Вернувшись, он плотно поел, разжег в очаге небольшой огонек, уселся рядом с ним на полу и вытащил из котомки бубен. Славуша сидела на лавке по соседству и пряла, поглядывая на шамана с любопытством и опаской.
– Я раз видела, как вожане гадают, – не выдержала она. – У них в деревне был праздник, так мы с сестрицами ходили. Расстилают на земле бычью шкуру, а на ней всякие звери нарисованы. И медведь, и волк, и орел, и щука… Потом берут кость, кидают и глядят, на какой знак попадет. По тому и судьбу толкуют…
– И у нас так делают, – рассеянно кивнул нойда.
Он держал бубен над огнем и медленно поворачивал его, стараясь равномерно прогреть со всех сторон.
– А у тебя там что начертано?
– Три мира, – кратко ответил молодой шаман. И неохотно пояснил в ответ на удивленный взгляд: – В середине – лик солнца. Тут – боги, тут духи, тут предки…
Он повернул бубен внешней стороной к девушке и неожиданно спросил:
– Видишь моих сайво?
– Кого?
– Зверей.
– Вижу.
– Ишь ты. А кого видишь?
– Оленя…
– Угу.
– Зверушку белую, пушистую, вроде лисички…
– Хорошо, – довольно буркнул нойда. – Много видишь! Тебя в ведуньи в детстве не прочили?
– Упаси меня от этого боги!
– Ну, еще смотри.
На этот раз Славуша вглядывалась долго. Морщилась и щурилась. Потом отшатнулась. Губы ее скривились, будто она хотела плюнуть.
– Экое страшилище! Таких и зверей-то не бывает! Тьфу, нечисть, охрани нас предки!
Нойда захихикал.
– Что смеешься? – возмутилась девушка. – Ты глянь, какие у него зубищи – каждый с мою ногу! А сзади-то рыбий хвост! Ну и зверюга! Да здоровый какой! Прогони его скорее, пока нас не сожрал!
– Не бойся. Он тебя не тронет.
– Мне этот зверь не нравится, – упрямо сказала Славуша. – Зачем он тебя сюда послал?
Нойда взглянул на нее пристально.
– Много видишь, – повторил он уже не таким довольным голосом. – Даже чересчур.
Он пошептал над бубном.
– Все, этот зверь ушел. Иди сюда, Славуша. Возьми.
Девушка, приподнявшаяся было с лавки, изумленно взглянула на него:
– Что значит «возьми»?!
Нойда улыбнулся и протянул ей бубен.
– Будешь стучать в него, пока я не вернусь.
– Зачем?!
– Чтобы я вернулся, – сказал он уже без улыбки.
Славуша встала с лавки, подошла, протянула руку к бубну и отдернула ее.
– Я боюсь!