Но это было ещё не всё: в центре обруча живыми, сохранившимися красками был изображён высокий старик, запахнувший полу широкого плаща на плечо и снимающий перед зрителями конусообразную шляпу. Из-под плаща торчали костлявые ноги, длинные руки, а лицо… Огромный, озорной, самолюбивый нос был воткнут между морщинистых щёк, упрямые губы над острым подбородком как будто говорили: «Я — это я, и прошу вас с этим считаться». По задумчивым, гордым глазам можно было, пожалуй, вообразить… Но, не полагаясь на воображение, дядя Костя помчался к сёстрам Фетяска.
…Надо сказать, что Фетяска — старинная фамилия, заставляющая думать, что сёстры были родом из Румынии. Но на самом деле они родились в Немухине, из которого выезжали редко, а выходили часто, особенно осенью, когда в роще за Немухинкой появлялись подберёзовики, — они любили грибы.
Фёкла Никитична хозяйничала, а Зоя Никитична с утра до вечера раскладывала пасьянсы.
Кроме грибов, они были любительницами кофе, и не какого-нибудь, а турецкого, который варился в медных кастрюльках с мудрёным названием. Прежде чем снять кастрюльку с огня, надо было произнести мусульманское заклинание.
И дядя Костя, едва войдя, немедленно получил свою чашечку кофе. Однако, пригубив её и сказав, как всегда: «Умопомрачительно!» — он, не теряя времени, развернул карту Индийского океана сперва с лицевой стороны, а потом с обратной, и сёстры, вооружившись очками, ахнули, оцепенели от изумления и заговорили почему-то по-французски.
— Нил Сократович! — вернувшись к русскому, в один голос сказали они.
— А кто такой Нил Сократович?
— Ночной сторож!
— Не может быть! Что же он так? В плаще и высокой шляпе?
— Да, он всегда именно так!
Дядя Костя открыл блокнот…
А надо сказать, что, принимаясь за путеводитель, дядя Костя составил план:
1. История. Все достойные уважения путеводители начинались с истории.
2. Знаменитые здания, такие, например, как Новая Пекарня или аптека «Голубые Шары».
3. Коренные жители, отлучавшиеся из города только по неотложным делам.
4. Командировочные, среди которых были Герои Социалистического Труда, академики и поэты.
— Подходит, — прочитав план, сказали сёстры.
— Кто подходит?
— Нил Сократович.
— Почему?
— Потому что он был и историком, и коренным жителем, и командировочным, и хранителем знаменитых зданий.
— Каким же образом?
— Очень просто! Во-первых, он всегда рассказывал истории. Во-вторых, по совместительству работал ночным сторожем — и в Музее, и в Аптеке, и в Новой Пекарне. В-третьих, он родился в Немухине и был увезён родителями, едва ему исполнилось два года, а в-четвёртых, вернулся через пятьдесят лет, потому что его командировал как собственного корреспондента журнал «Новости науки и техники».
— Каким же образом он попал в ночные сторожа?
— Очень просто. Его уволили из журнала.
— Почему?
— А он послал корреспонденцию о том, что чучело на огороде ожило и запустило в ворону шляпой. Не поверили, чудаки.
— А почему уволили из ночных сторожей?
— Потому что он ночью спал, а днём рассказывал детям сказки.
— Где же он теперь?
— Неизвестно. Обиделся и ушёл.
Дядя Костя взглянул на рисунок.
— И что же, он был так высок?
Сёстры снова поговорили по-французски.
— Скорее долговяз, — возвращаясь к русскому, объяснили они. — Неуклюж. Одному податному инспектору, прогуливавшему собаку, сказал, что у собаки человеческое лицо, а у него — собачье.
— Так прямо и сказал?
— Прямо. Он всегда говорил, что думал. И между прочим, первый уличил в воровстве Мыло.
— Какое мыло?
— Директора Музея, Луку Лукича.
— Уличил — и что же?
— Уволили!
— Кого?
— Конечно, Нила Сократовича. А Мыло уже потом, когда он окончательно проворовался.
— Интересно, — сказал дядя Костя, торопливо записывая в блокнот всё, что ему рассказали. — А как вы думаете, почему Ночной Сторож нарисовал в обруче именно эти предметы: пушечку, фрегат, шкатулку, старинный телефон? И почему обруч обвит серебристой змеёй? И почему…
Ещё долго продолжались бы эти расспросы, если бы сёстры не сказали одновременно:
— Не знаем!
Но когда дядя Костя, выпив ещё одну чашечку душистого кофе, простился, они посоветовали ему заглянуть к Старому Трубочному Мастеру.
— Во-первых, Нил Сократович часто заходил к нему, они были друзьями. А во-вторых, в нашем Немухине нет человека догадливее, чем Трубочный Мастер.
Тот, кто вообразил бы, что у Трубочного Мастера нет ни имени, ни отчества, ни фамилии, попал бы, как говорится, впросак. У него было два имени и, хотя отчество — одно, фамилия тоже двойная. Но для немухинцев все его имена и фамилии давно потонули в трёх словах: «Старый Трубочный Мастер».
…Самыми ценными считаются обкуренные трубки, поэтому в его маленьком домике всегда стоял дым — тот самый, о котором почему-то говорят «дым коромыслом». В этом дыму с трудом можно было различить хозяина, который сидел у станка, вытачивая очередную трубку.
Он очень боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке у ворот вместо: «Внимание! Злая собака!» — было написано: «Внимание! Врачам и даже членам Академии Медицинских Наук вход воспрещён!» Всех он спрашивал: «Простите, а вы случайно не врач?» И когда дядя Костя постучался и вошёл, держа под локтем свёрнутую карту Индийского океана, он тоже начал было: «Простите, а вы случайно…»
Не стану передавать разговор между ними. Скажу только, что Трубочный Мастер попросил развернуть карту и показать загадочный рисунок. Он долго и с наслаждением смеялся, рассматривая изображение высокого старика в плаще, из-под которого торчали длинные костлявые ноги, а потом грустно задумался и шумно вздохнул.
— Это был… — начал он. — Впрочем, почему был? Я уверен, что мы его ещё увидим… Это был удивительный человек! Вечно таскал с собой рваный портфель, набитый рукописями, и читал их вслух, просили ли его об этом или не очень просили. Самолюбивый, обидчивый, добрый и всегда готовый всё на свете перевернуть вверх ногами. Между прочим, он считал, что каждый человек в глубине души немного волшебник, но только очень немногие догадываются об этом. Помнится, он с математической точностью доказал мне, что директор Музея, который его уволил, — злой волшебник или даже, может быть, мелкий бес.
— Лука Лукич?
— Вы уже знаете! Причём из Немухина Нил Сократович не уехал, а ушёл. Он не признавал ни поездов, ни самолётов, ни автобусов, ни даже велосипедов. Мечтал об осле. И кстати, не был бы собой, если бы не оставил загадки. Впрочем, её легко разгадать. Подумайте сами, какое сходство между музыкальной табакеркой и моделью фрегата? Или между самоваром и старым телефоном?