Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Рохмистров cтр.№ 66

Далее он написал Кауфману: «…эмир Шер-Али крайне озабочен и глубоко опечален сухостью и категоричностью Вашего письма… Он говорит: „Это письмо разбило мое сердце… хотя бы одно слово утешения и одобрения, хоть бы мне сказали — надейтесь, мы озабочены этим делом, мы сделаем, что можем… Я целую жизнь борюсь с англичанами за независимость своего народа и до вашего прихода знал, что мне делать. Я всегда был вашим заочным другом, хотя и не искал вашей дружбы, не звал вас, но великий Император могущественной державы сам предложил мне дружбу, которую я поспешил принять с сердечной радостью, и с гордостью возвестил своему народу, что имею великого, вполне надежного союзника. Быть после этого опозоренным в глазах моего народа, стать посмешищем врагов — вот чего я боюсь!

— А как вы думаете, — спросил он меня, — этот позор падет также на Россию или нет? Как смотрит на это русский Император?»

Эту же фразу эмир употребил впоследствии и в письме к Кауфману, написанном примерно 20 ноября: «Дай Бог, чтобы не случилось никакого несчастия с государством моим; если же случится, то не без того, чтобы пыль этого несчастия не села на полы государства Его Императорского Величества».

Вследствие бесплодных споров с Разгоновым ответ на ультиматум Литтона был составлен только к утру 20 ноября. Имеются два перевода этого ответа: один сделан Назировым, а другой Ибрагимовым. Вот этот текст:

«Мы рассмотрели ответ на письмо, отправленное мною с посланцем Вашим Навабом-Гулям-Хасан-ханом. Содержание его мы подробно поняли. В начале письма сказано о дружеском посольстве Британии и о добрых намерениях англичан.

Вы раб Бога, пред Вашим блистательным умом и правдивостью преклоняются все. Обращаюсь к Вам: будьте Вы сами судьей и согласитесь, что верить и полагаться на слова друзей, которые о своих добрых намерениях только говорят, — нельзя; если же нужны доказательства на деле, то можно сказать следующее: в течение многих последних лет, Вы предъявляли так много требований и разнообразных желаний, что решительно не было никакой возможности исполнить их. Укажите, прошу Вас, хоть на один пример, который бы служил доказательством ваших добрых намерений… Сколько ни рассыпали Вы различных цветов, но от них не слышно хорошего запаха, которым бы можно было дышать; поэтому и добрых намерений подразумевать тут не приходится. Всеми своими стараниями Вы только возбуждаете подозрения и опасения в государстве, дарованном нам свыше.

Далее в Вашем письме значится: „несогласие принять посольство Британии докажет, что Вы желаете начать войну“.

Да будет известно Вам, милостивейший друг, что, отказываясь принять британское посольство, Афганистан нисколько не думал быть Вашим врагом и начинать с Вами войну; мы нисколько не желаем ни враждовать с правителями Британии, ни оскорблять или унижать ее представителей. Мы только опасались, чтобы прибытие британского посольства не ослабило власти правителя страны, который до сих пор был полновластным государем своего народа; мы боялись разрушить здание мира, существующего много лет.

Настоящие же намерения англичан мы узнали только из Вашего письма. Боязнь и опасения народа, вкоренившиеся с давних времен, относительно приездов британских послов, ныне возросли еще до прибытия вашего посольства.

Далее у Вас сказано: „на нашей обязанности лежит охранять тех людей, которые поедут при посольстве, и если им будет причинен какой-нибудь вред, то мы сами будем защищать их“ ^[12].

Если бы опасность была не велика, если бы отправка посольства не была обусловлена такими требованиями и таким шумом, то, конечно, мы не вправе были бы отказать в его приеме и приняли бы его, согласно обыкновению других государств.

Откровенно говорю Вам, милостивейший друг, и чистосердечно пишу Вам, что Афганистан не питает к Британии решительно никакой вражды, нисколько не думает заводить спора, отворачивать голову и выказывать сопротивление, а до сих пор держится прежних дружеских отношений. Мне кажется, что и представителям Британии, знающим могущество своего государства, также следовало бы избегать причинения зла и огорчения своему преданному соседу и не предъявлять тяжких требований преданному другу, а держаться прежних дружеских отношений с богоданным нам государством. Это послужит к укреплению прежних хороших отношений.

Если, по существующим международным порядкам, британское правительство захочет послать ко мне дружеское посольство ^[13] с конвоем в 20–30 человек, по примеру русского посольства, то оно будет принято нами, и ему отказа не будет ^[14]

Кроме дружбы ничего не питаем.

25. Зулькаде 1295 года».

К своему переводу Назиров прибавил, как видно, от себя, примечание, будто «эмир согласен иметь у себя представителя интересов Англии только из мусульман Индии».

И уже в этот же день, т. е. в последний день срока ультиматума, Разгонов записал: «Что английское посольство есть замаскированная война (троянский конь), в этом нет ни малейшего сомнения…»

Однако британцы настаивают на своей версии. Хопкирк пишет: «Сумятица еще более усилилась благодаря вмешательству русского Министерства иностранных дел, прежде отрицавшего всякие сведения о миссии Столетова, а теперь заявившего, что миссия Столетова — всего лишь визит вежливости, никоим образом не противоречащий прежним гарантиям по Афганистану, лежащему вне сферы влияния России. Это немного смягчило опасения Литтона, однако к истечению срока ультиматума 20 ноября никакого ответа от Шер Али не последовало, и вице-король 21 ноября 1878 года начал Вторую Афганскую войну британским наступлением через высокогорные проходы…

Литтон был настроен преподать эмиру жестокий урок и совершенно отчетливо продемонстрировать Санкт-Петербургу, что Британия не потерпит никаких конкурентов в Афганистане».

Однако здесь следует заметить, что Шувалов, выжидая удобного момента, смог заговорить об афганских делах с лордом Солсбери только 10 декабря, когда война давно уже полыхала. И таким образом, вмешательство русского Министерства иностранных дел никакой сумятицы не вносило. Более того, даже по самим английским источникам получается, скорее, что вся вина в развязывании этой войны падает на лорда Литтона и других британских «ястребов», решивших сокрушить соседнюю песчинку, а уж никак не на генерала Столетова.

Даже генерал Терентьев, несмотря на все свое явно отрицательное отношение к Столетову в этой истории, все же не удерживается от вполне резонных замечаний, к которым обязывают факты. Он пишет: «Англичане, очевидно, старались вызвать войну, но как афганцы не подавали к тому никаких поводов, то и придумано было ловкое средство: снарядить такое дружеское посольство, чтобы его отнюдь принять не могли, хотя бы из-за того, что прокормить целый отряд, по посольскому положению, небогатая страна прямо не в состоянии. Отказ же в принятии посольства будет объявлен обидой Императрице Индии, а затем — война».