И Вишняков принялся рассказывать о найденных в интернете примерах, когда люди себя в карты проигрывали. Когда жизнь свою ставили вместо денег в казино. Когда обеспеченные пресыщенные извращенцы устраивали смертельный квест.
— Примеров много. Я насчитал полтора десятка. — И Вишняков положил перед Рябовым распечатки. — По двум из этих историй уже и фильмы сняты.
— Посмотрел?
— Так точно. — кивнул Вишняков.
— И как?
— Впечатляет. И печалит одновременно.
— А печалит чем? — Рябов нехотя просматривал распечатки, морщился.
— Если у нас подражатель этих вот историй, то дело дрянь, товарищ подполковник. Мы его никогда не найдем.
— Поговори мне еще, товарищ майор, — скрипучим голосом отозвался Рябов и сгреб в сторону листы с нехорошей информацией.
В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками из коридора да тиканьем настенных стареньких часов, которые Рябов таскал с собой из кабинета в кабинет, считая их талисманом.
— Что, прямо вот никакой зацепки нет? — спросил он после паузы и ткнул ногтем в фалангу указательного пальца. — Прямо вот даже такой?
— Только чек.
— Какой чек? Что за чек?
— Чек из ночного клуба «Соломея», найденный в вещах одной из жертв.
— И что там в нем? — сразу потух Рябов.
— В этом чеке все, что обычно заказывала жертва: два коктейля, пиво и луковые колечки.
— И? — Ноздри Рябова гневно раздулись. — Что необычного в ее обычном заказе, майор?
— То, что ее в тот вечер в клубе не видели.
— Кто не видел? Ее пьяная подруга? — Рябову уже докладывали, он уже знал. — Она себя в тот вечер не видела, майор. Ее в такси грузили буквально. Как она до квартиры добралась и ноги не переломала, загадка. Она была очень, очень, майор, сильно пьяна.
— Бармен тоже не помнит Новикову.
— Как было ему вспомнить, если он крутился как белка в колесе! — процитировал доклад одного из подчиненных Рябов. — Да, Вишняков, да, не смотри на меня так. Я попросил лейтенанта Горохову еще раз съездить в этот клуб. И еще раз переговорить с персоналом.
Вишнякову тут же захотелось плюнуть на отполированный локтями стол и уйти. Рябов, конечно, вообще! Того уже, подполковник! Чтобы посылать по следу лейтенанта какого-то зеленого! Да еще Горохову! Она же с людьми работать не умеет вовсе. Она вопросы не умеет задавать. Мысль свою формулировать правильно не умеет.
Ну, Рябов!..
— Разрешите идти? — Вишняков полез из-за стола.
— Не разрешаю! — прикрикнул Рябов и по столу ладонью шлепнул. — Совещание еще не закончилось.
А оно, по сути, и не начиналось. Топтанием на одном месте это было, а не совещанием. Но майор послушно уселся на место.
— Что можешь сказать о подруге погибшей Новиковой, майор?
— О которой? Их у нее несколько, — поджал Вишняков губы.
— О той, которая вызвалась на опознание приехать. И домчалась в рекордно короткий срок. Будто на соседней улице была, в самом деле! Что ты можешь о ней сказать?
— Ольга Всеволодовна Королёва, двадцати трех лет от роду. Не замужем. Не привлекалась. Проживает по адресу… — Он зачитал свой адрес, только номер квартиры поменял. — Работает креативным директором в солидной фирме, соучредителем которой является ее отец. Лишилась матери десять лет назад. Та погибла в автомобильной катастрофе с любовником. Отец ее восемь лет назад вторично женился. Воспитывает трех сыновей. Жена…
— Все, хватит, — замахал на него руками Рябов. — Вижу, работал, молодец. Я не о том вообще хотел спросить. Я хотел спросить, в каких отношениях эта самая Ольга Королёва была с погибшей?
— В нормальных отношениях. Они очень тесно и давно дружили.
— Угу… — Рябов покосился на распечатки с интернета, которые ему подсунул Вишняков. — Как считаешь, могла эта Королёва быть причастной?
— К чему, товарищ подполковник? К массовому убийству?!
Вот честное слово, еле сдержался, чтобы у виска не покрутить. Рябов, наверное, уже не знает, что придумать для доклада наверх.
— К такой вот игре, как ты это называешь? — Подполковник сграбастал распечатки и помотал ими в воздухе. — Они же сейчас не пойми чем мозги свои забивают. Эта, с позволения сказать, золотая молодежь, она… Гм-м… Так что? Как считаешь, майор?
— Я не разрабатывал Королёву на предмет подозреваемой. У нее алиби, товарищ подполковник, — напомнил Вишняков. — К тому же ее потрясение в момент опознания было очевидным.
— А вот тут я с тобой не соглашусь, майор, — вдруг обрадовался Рябов. — Из всех, кто осматривал тела, эта самая Королёва держалась лучше всех. Сначала будто испугалась. А потом очень быстро пришла в себя. Скажите, какое самообладание! Твою лучшую подругу убили, сожгли, а она даже не всплакнула. Это так… Это так не похоже на женщину. На обычную женщину.
Может, потому, что Королёва была особенной? Не такой, как все?
Об этом он в тот момент подумал, но вслух не сказал. Потом замотался днем. И вспомнил о Королёвой, лишь подъехав к дому. Вспомнил, потому что машину ее увидал на стоянке, которую она будто бы оплачивала. Машина была сильно занесена снегом. А снег шел еще два дня назад. Она что, не выезжала никуда? А как же работа?
Подумал и снова забыл. Потому что нашел в почтовом ящике неприятную бумагу. Повестку в суд! Тамара подала на развод. Почему в суд-то? У них не было детей. Не было совместно нажитого имущества. Разбежались бы тихо, мирно. Что-то затевается его женой. Что-то нехорошее.
Он долго прождал лифт и вошел в кабину взбешенным. А когда вошел в квартиру и понял, что снова не купил соль, то матерился минут пять, хотя в принципе не любил выражаться.
Пельмени пришлось варить со специями, в которых была соль. Высыпал целую пачку и пересолил. Ел и морщился. Еле запил потом тремя чашками чая. Только-только улеглось раздражение от невкусного, пересоленного ужина, как позвонила Тамара. И началось! Упреки, слезы. Она обвиняла его в своей разрушенной им карьере, в крахе мечты стать знаменитым журналистом, в нанесении вреда здоровью.
— А тут я в чем виноват? — поинтересовался Вишняков лениво.
— Мне пришлось из-за тебя сделать аборт, и теперь еще неизвестно, смогу ли я иметь детей или нет!
— Тамара… Тамара, остановись, — попросил он, закатывая глаза под лоб. — Или я напомню тебе, что аборт ты делала не от меня. И делала его задолго до нашего с тобой знакомства. Это раз.
Она помолчала, а потом спросила сердито:
— А что два?
— А два, это то, что я не виноват в крушении твоих мечт и желаний. Это я о твоей загубленной карьере.
Вишняков встал и пошел в кухню. Достал из холодильника начатую бутылку красного вина, вытащил зубами пробку, налил себе в бокал почти до края. Глотнул раз, другой.