После Аушвица - читать онлайн книгу. Автор: Ева Шлосс cтр.№ 42

После нашего ареста гестапо нагрянуло в дом к Кэтти-Вальда. Для обеспечения собственной безопасности она раскрыла им местонахождение еще одной семьи, скрывавшей четырех евреев. Эта семья и люди, которых они прятали, были арестованы и депортированы. Все они погибли.

Герада Кэтти-Вальда предстала перед судом в 1947 году и была приговорена к семи месяцам заключения в лагере для интернированных. Позже она сменила имя и исчезла.

Кроме того была группа людей, сознательно сговорившихся сдать нас в руки нацистов. «Добрую» голландскую медсестру, которая встретила моего отца и Хайнца на вокзале и привела их в дом, где их арестовали, звали Мип Брамс. Она была подругой голландского участника Сопротивления по имени Ианий Хан, и предполагалось, что она помогает ему и Сопротивлению в целом защищать евреев. По мере хода войны Хан стал подозревать, что его девушка на самом деле выполняет роль двойного агента нацистов: слишком много еврейских семей, которых он ей поручал, исчезали без следа или были пойманы. Когда Мип стало известно о его подозрениях, она сдала Хана гестапо, и его казнили. Позже было подсчитано, что Брамс сдала 200 еврейских семей, включая нашу. Она действовала в составе большой группы информаторов под контролем голландского полицейского и жестокого антисемита, по имени Питер Шап. Две женщины, работавшие с Шапом, были еврейками: Анс Ван Дейк и Бранка Симонс.

Анс Ван Дейк печально прославилась в Нидерландах как единственная женщина, получившая смертельный приговор за свою роль в оккупации, и была казнена в январе 1948 года. Ван Дейк была тридцатисемилетней продавщицей, которая избежала депортации в 1943 году, согласившись доносить на других евреев – и она с энтузиазмом выполняла свою задачу, сдав более 100 человек.

Бранка Симонс, тоже еврейка, была женщиной, которая встретила моего отца и Хайнца в их новом месте укрытия и кормила их прекрасным обедом, пока ждала гестапо. Работая с Питером Шапом, Симонс организовала предполагаемую конспиративную квартиру на улице Керкстрат, где она якобы жила со своим мужем – другим членом группы, мелким преступником Вимом Хаутхьюисом. Вместе они приветствовали десятки ничего не подозревавших, отчаявшихся еврейских семей в своем «доме», который на самом деле был ужасной ловушкой. Симонс также получила смертный приговор за свою деятельность, но позже его заменили на тюремное заключение.

Наиболее ярко я помню суд над Мип Брамс, потому что маму вызвали для дачи показаний.

Голландское правительство, пока находилось в изгнании, разработало систему привлечения коллаборационистов к ответственности. В соответствии со специальным законом о правосудии в Нидерландах должен был быть создан ряд трибуналов, в том числе специальные суды по наиболее серьезным делам. В недавно освобожденной Голландии департамент политических расследований, находившийся под контролем прокуратуры, рассмотрел сотни тысяч дел.

Чтобы дать читателю некоторое представление об ошеломляющем количестве людей, находившихся под следствием, скажу, что было составлено в общей сложности 450 000 дел. Почти половина из них была направлена прокурору, и 50 000 человек предстали перед трибуналами, а 16 000 человек предстали перед специальными судами.

Мип Брамс уже судили за сотрудничество с нацистами, но дело рухнуло из-за трудностей с предоставлением доказательств. В мае 1948 года мы услышали, что ее должны судить во второй раз.

– Я тоже должна быть там, – сказал я маме. – Я хочу посмотреть на нее своими глазами!

– Я знаю, Эви, – ответила мама, – но они не пускают детей и молодежь в суд. Может быть, они считают, что это может оказать слишком травмирующее и губительное воздействие.

Я не могла в это поверить.

– Губительное?! Она отправила нас в Аушвиц. Если бы не она, папа и Хайнц все еще были бы живы!

Мама пыталась успокоить меня, но не было возможности обойти правила суда – она должна была идти одна.

День настал. Мип Брамс, как позже рассказывала мне мама, сидела на скамье подсудимых, с холодным и сдержанным выражением лица. Ее руки были аккуратно сложены; на ее спокойном лице не проявлялись никакие эмоции, когда мама давала показания о том, как Брамс предала нашу семью – невинных незнакомцев, которые просто хотели жить своей жизнью. Мама смотрела на нее с отчаянием матери и жены, потерявшей почти все, а Брамс выглядела абсолютно бесчувственной. Она не раскаивалась.

– Мне просто хотелось залезть на скамью подсудимых и выцарапать ей глаза! – рассказывала мама, рыдая от глубокой горечи и тоски, что я редко раньше видела. – Она даже не пожалела о том, что сделала!

Брамс была не только хладнокровна, но и хитра: у нее в рукаве был припрятан козырь. Во время войны она спасла жизнь одной еврейской женщине, которая потом стала очень знаменитой. Паула Линдберг-Саломон – известная оперная контральто из Берлина, сбежавшая из транзитного лагеря Вестерборк вместе со своим мужем в 1943 году и скрывавшаяся в Южной Голландии до конца войны.

Линдберг свидетельствовала об огромной благодарности, которую она испытывала к Брамсам, с чьей помощью укрылась от нацистов и выжила. Суд длился долго, но в апреле 1949 года приговор был вынесен. Брамс признали виновной, но приговорили только к шести годам тюрьмы.

Мы были возмущены.

– Как можно отсидеть в тюрьме всего шесть лет за организацию убийства 200 человек?! – кричала я.

– Я тоже не могу в это поверить, Эви. Через несколько лет она выйдет и снова будет вести нормальную жизнь, а мы потеряли папу и Хайнца навсегда.

И всему виной была Мип Брамс.

Позже я обнаружила, что мягкие приговоры часто были особенностью процессов над нацистскими коллаборационистами. Все что угодно могло повлиять на снисхождение к обвиняемому: свидетельство еврея, которому он каким-то образом помог, просьба жены или матери… Хотя было вынесено 140 смертных приговоров, 100 из них впоследствии заменили пожизненным заключением, поскольку голландское правительство опасалось, что слишком большое количество казней плохо повлияет на моральное состояние общества. Средний срок тюремного заключения, отбываемого «охотником за евреями», составлял десять лет, но некоторые из них составляли всего лишь двенадцать месяцев.

Мне хотелось бы верить в то, что подобные люди, в частности Мип Брамс, сталкиваются с истинной справедливостью после смерти, но мой лагерный опыт лишил меня всякой веры в божественную силу и загробную жизнь.

Справедливость должна существовать в этом мире – иначе ее вообще нет.

Той весной в Лондоне было особенно прохладно и сыро, но я приехала с небольшой искрой надежды на то, что начинается новый этап моей жизни. Казалось, вся страна чувствовала то же самое. Это было в мае 1951 года, и Англия решила сбросить оковы послевоенной жесткой экономии запуском Великобританского фестиваля.

Более восьми с половиной миллионов человек съехались к Южному берегу в Лондоне, чтобы увидеть зал Королевского фестиваля. Рядом с ним взлетала в облака 300-футовая сигарообразная башня из алюминия и стали, под названием «Скайлон», тем самым провозглашая уверенное движение к современным вкусам. Великобритания готова двигаться вперед и восстанавливаться, и есть планы по новым городам, новым видам жилья и инвестированию в Национальную службу здравоохранения, которая была основана тремя годами ранее.