— Алексей, — представился сосед.
— Валерий, — ответил Валдаев.
— Вот и познакомились.
Валдаев без всякой радости прожевал сосиску. Съел ложку пюре. Запил глотком казенного желто-коричневого какао с непременной пенкой. Пенки он не выносил, но сейчас проглотил ее без особых ощущений.
— Где вообще я? — спросил он.
— В двадцать восьмой больнице, — с готовностью пояснил сосед. — Отделение для таких, как мы.
— А какие мы?
— Жизнью пришибленные. Реактивное состояние.
— Это что, сумасшедший дом?
— Нет, что ты. Это его прихожая. Для тех, кто еще не созрел для полноценного дурдома, но уже чуток вышел из нормы.
— Ох, — простонал слабо Валдаев.
— Я тут уже три недели.
— Из-за чего?
— Ну, — Алексей замялся. — Знаешь, браток, как бывает. Заканчиваешь институт. Пашешь в ящике, пополняешь государственные секреты. Потом все рушится, и ты со своими секретами на фиг никому не нужен. Но ты молодой, находишь силы, переквалифицируешься. Заводишь бизнес. Зарабатываешь деньги. Прогораешь. Но у тебя еще есть силы. Поэтому продаешь все, расплачиваешься с долгами. Устраиваешься в офис. Зарабатываешь не слишком, но по зеленой штуке в месяц выходит. Фирма валится. И ты в долгах как в шелках. Тыкаешься неделю без работы. Да тут еще жена уходит с каким-то горбоносым бабуином. И ты ощущаешь, что уже не такой молодой и не так полон сил. И смотришь на свое охотничье ружье и думаешь — вот оно, то, что тебе надо. Хороший заряд. И мысль эта становится все милее.
Он помолчал, поглядел на Валдаева, криво улыбнулся и продолжил:
— А потом однажды на людях у тебя начинается истерика. Ты как институтка грохаешься в обморок. Или совершаешь из ряда вон выходящий поступок. И люди понимают — ты уже не такой, как они сами. Ты уже не можешь держать все в себе. И тебя запирают сюда.
— Ужасно.
— Ничего ужасного. Весь ужас за этими стенами. Спасибо еще, пока финансируются такие заведения. Хуже остаться самим с собой, браток. Хуже… Когда остаешься только ты и твое официально зарегистрированное охотничье ружье…
Валдаев допил какао.
— Все, спасибо, — произнес слабо он, ставя стакан на поднос на тумбочке.
— Да не за что, — добродушно улыбнулся Алексей.
Он взял поднос и ушел.
Валдаев понял, что его насторожило в соседе.
Отстраненность во взгляде…
Это был приют уставших людей.
* * *
У невысокого, с богатой черной шевелюрой и густыми бровями заведующего отделением был вид довольного жизнью человека. Он излучал заразительный оптимизм, как присказку повторяя при осмотре «так-с, что у нас тут». При этом он потирал руки, будто они зябли.
В палате он появился после завтрака в сопровождении крупной румяной докторши в неестественно чистом хрустящем накрахмаленном халате. И сразу принялся за Валдаева. Осматривал он его долго. Прищелкивал пальцами, заставлял доставать пальцем до уха, нагибаться. Смотрел зрачки. Валдаев выполнял все требования с вялой покорностью.
— Ну так-с, что у нас тут, — обернулся довольный собой и пациентом завотделением к докторше, которая держала в руках блокнот и авторучку. — Конечно, нужно проводить исследования, но, судя по всему, органических изменений никаких. Налицо просто переутомление. И где вы у нас работаете? — обратился он к Валдаеву.
— Журналист.
— Криминальный?
— Нет. Пишу про аномальные явления.
— Э, дружок. Тут вообще до Белых столбов рукой подать. Писали бы о чем-то возвышенном. О литературе. О нравственности, семье.
— Я писал… Раньше писал.
— Понятно… Значит, у нас нервное истощение, — он потер руки. — Время стрессов. Кризисы… Ничего, несколько дней покоя. Успокоительными поколят.
— А нельзя не колоть?
— Откуда такое недоверие к медикаментам? Ничего с вами не будет. Вот если не колоть, тогда последствия могут быть самые непредсказуемые, — радостно сообщил завотделением. — Вы уже на грани.
Валдаев вяло кивнул, присаживаясь на краешек кровати.
— Вам нужен отдых. Никаких телевизоров. Никаких волнений… Кстати, вас привезли из милиции. Что-то произошло?
— Ничего особенного, — покачал головой Валдаев, без интереса отметив про себя, что майор Кучер и его коллеги ни словом не обмолвились о причинах, благодаря которым одним пациентом в этом заведении стало больше. Это уже хорошо.
Если бы они решили серьезно за него браться, то наверняка нашли бы пару сторожей, чтобы приставить их к палате. Или положили бы в другую больницу, с решетками на окнах.
— Прекрасно, — кивнул завотделением. — У большинства людей, лежащих здесь, не произошло ничего особенного. Но они все поражены стремлением возводить до небес свои неприятности. А неприятности нужно уметь низводить.
— Это вопрос выживания в современных условиях, — поддакнула докторша. Судя по всему, фраза была стандартная, потому что завотделением согласно кивнул.
— Вот именно, Надежда Валерьяновна. Вот именно…
Они покинули палату, и Валдаев получил возможность отдохнуть от них. Они ему надоели. Ему хотелось просто лежать и не вставать…
Но вставать пришлось. Он добрался до умывальника.
Клиника была хорошая, сооруженная в конце восьмидесятых по проекту четвертого (цэковского) управления Минздрава и в порыве борьбы с привелегиями переданная обычным людям. Поэтому при каждой палате был коридорчик с холодильником, туалет и ванная.
— Здесь не так плохо, — сказал сосед Алексей, когда Валдаев вернулся из ванной и обессиленно рухнул на кровать. — Это как нейтральная Швейцария во время войны.
— Почему? — спросил Валдаев.
— Вся Европа воевала, а Швейцария отгородилась от всего мира границей. Стала островком стабильности… Так и здесь. Наши недоделанные дела, неотданные долги — все там, за границей клиники… Здесь редко что происходит. Заведующий даже одно время запретил телевизор как основной источник стрессов. Правда, уже неделю разрешает смотреть пару телесериалов.
— Остров, — прошептал Валдаев, ощущая, что все опять становится зыбче, отдаляется.
— Э, браток, тебе опять худо, — озабоченно покачал головой Алексей.
— Нормально.
— Какой там нормально.
— Пожалуйста, оставь…
Валдаева потянуло в сон. Но сон не шел. А была какая-то полусонница.
Очнулся он к обеду. От еды отказался, но седая медсестра чуть ли не силой заставила его есть. После обеда ему вкатали укол и дали несколько желтеньких таблеток. Судя по всему, в клинике не было недостатка в медикаментах.