Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 19

Тем временем Елизавета Петровна, постоянно отслеживая вести из преображенских казарм, дважды отсылала Лестока к Шетарди. Проживал посол в доме А. Р. Брюса на углу Миллионной и Большой Луговой улиц, напротив Зимнего дворца. Во время второго визита, поздним вечером, по ходу дискуссии о финансировании и дате низложения регентши (маркиз порекомендовал 11 или 12 января 1742 года) врач расхаживал по комнате и периодически останавливался возле окна. Около полуночи, в очередной раз выглянув наружу, гость вдруг быстро откланялся и покинул квартиру. Шетарди, на другой день описавший эту встречу в реляции, вряд ли догадывался, зачем все-таки приезжало к нему «доверенное лицо» с одобрением того, что никто и не думал исполнять. Но смысл посещения становится ясен, если предположить, что доктор не столько беседовал с Шетарди, сколько ожидал условного сигнала из Зимнего дворца о замене Чаадаева Рудаковым. Едва часы пробили полночь, Лесток устремился на набережную Красного канала. О намерении гостя французского посла в полуночный час связаться с «лазутчиками» из царского дворца обмолвился в своей краткой истории дома Романовых (1767) пастор А. Ф. Бюшинг, встречавшийся со многими участниками и очевидцами событий.

Между тем во дворце близ Царицына луга Елизавета Петровна успела и пообщаться с семью гвардейскими депутатами, и якобы неохотно смириться с волей преображенцев, и приказать заложить сани, чтобы мчаться к преображенским «светлицам». Не хватало лишь Лестока. С приездом эскулапа нервное напряжение спало. Все готовы, пора начинать. Хрестоматийные легенды (о двух изображениях на выбор — монахини и царицы, о данной перед иконами клятве упразднить смертную казнь) — не миф, а преднамеренный вымысел участников событий. Накануне судьбоносной ночи никто никого не пугал и с Богом не торговался, молитвы же имели место, как обычно в таких случаях.

В первом часу пополуночи цесаревна, Лесток, музыкант Христофор Шварц, камер-юнкер Михаил Воронцов в сопровождении солдат устремились к казармам Преображенского полка. По прибытии Елизавету окружила толпа вооруженных людей, рвущихся поквитаться со всеми супостатами. Их надлежало успокоить и убедить разойтись по домам, ибо число счастливчиков, которым доведется идти с дочерью Петра, стоило ограничить тремя сотнями — ими управлять легче, чем тысячей, да и для осуществления задуманного предприятия не требовалось многолюдство. Можно подивиться предусмотрительности Елизаветы: она лично возглавила акцию, рассчитала оптимальный размер штурмовой группы, придумала, как никого не обидеть при формировании отряда. Полк имел 16 фузелерных рот, одну гренадерскую и одну бомбардирскую (в последней числилось менее сотни штыков). Именно гренадеры составили три четверти преторианского отряда. Наконец, дочь Петра позаботилась и о том, чтобы остудить пыл своих сторонников: призвала обойтись без жестоких расправ и кровопролития, поклялась на кресте умереть за каждого и услышала ответные клятвы солдат.

Во втором часу ночи колонна гвардейцев тронулась в путь к «Невской першпективе». По дороге разослали небольшие команды для ареста приверженцев брауншвейгской четы — Головкина, Остермана, Левенвольде, генерал-кригскомиссара флота Лопухина, президента Коммерц-коллегии Менгдена и… Миниха, виновника опалы Бирона. С Невского основная группа свернула на Большую Луговую улицу и мимо Адмиралтейского луга через две-три минуты вышла к южному крыльцу Зимнего дворца. Хотя Шетарди и доносил в Париж, что отряд никуда не сворачивал, дошагав по проспекту вплоть до валов и рвов Адмиралтейства, метрдотель посла в письме дочери поведал, что его самого в два часа ночи отвлек от разбора диппочты шум за окнами и даже стук в них — это двигались гренадеры во главе с Елизаветой Петровной. Но если бы гвардейцы приблизились к цели со стороны Адмиралтейства, француз вряд ли что-либо услышал бы. Преображенцы спустились к царской резиденции именно по Большой Луговой, свернули налево и через четверть часа взошли на дворцовое крыльцо, что и увидел осмелевший иноземец, подошедший к окну с двумя пистолетами в руках.

Похоже, Рудаков в ту пору прохаживался возле часовых и, узрев в темноте людей в мундирах, тотчас велел подчиненным не преграждать им проход внутрь дворца. Посты повсюду просто удваивались, а сменялись разве что на главном маршруте, ведущем к спальне Анны Леопольдовны. Тут распоряжался сам капитан-поручик; Несвицкий, Пущин, Протопопов и Приклонский командовали на второстепенных направлениях. Спальня располагалась на втором этаже. В ней застали и правительницу с мужем, и годовалого императора, и его крошечную сестренку. Регентша так и не сообразила, что лучший вариант урегулирования династического кризиса — добровольное отречение от власти в пользу двоюродной тетки, и в итоге обрекла и себя, и родных на годы мытарств в ссылке, а первенца — на мучительное взросление в Шлиссельбургской крепости и гибель в 23 года от рук охранников.

Впрочем, пока Елизавета Петровна надеялась уладить и эту проблему не в ущерб чьей-либо свободе. Арестантов отвезли в санях не в Петропавловскую крепость, а во дворец у Красного канала, куда чуть позже вернулась и сама героиня дня. Здесь она принимала поздравления и от сановников, и от гвардии, и от гарнизонных полков, и от разночинного народа, запрудившего набережную, близлежащие переулки и большую часть Миллионной улицы. Ликование петербуржцев описал в мемуарах Яков Петрович Шаховской. Даже по прошествии четверти века, на седьмом десятке, князь живо помнил мельчайшие детали исторического момента: стужу, огни костров, разожженных для согрева, шеренги солдат, бутылки вина, страшную тесноту и здравицы в честь «нашей матушки императрицы Елисавет Петровны» .

Но дочь Петра Великого брала власть как регентша, а не императрица. Всё надлежало оформить законным порядком. Отсюда и два манифеста, до сих пор изумляющие историков. Первый, от 25 ноября, констатировал ущербность государственного управления при младенце-императоре, осуществлявшегося «чрез разные персоны и разными образы» и ввергавшего страну в хаос нескончаемых «беспокойств» и «разорений». Иными словами, манифест признавал политическую систему, учрежденную в октябре 1740 года, «ненадежным наследством». Опираясь на право регента «изобрать и утвердить» «сукцессора» и уйти в отставку, Елизавета Петровна обнародовала 28 ноября второй манифест, коим упразднила дискредитированную структуру и «изобрала» нового «сукцессора», введя в действие завещание Екатерины I. По нему правом короноваться в Москве обладал герцог Гольштейн-Готторпский Карл Петер Ульрих, сын цесаревны Анны Петровны. Однако в документе имелось примечание, запрещавшее передавать трон наследнику, «которой не греческаго закона или кто уже другую корону имеет». В ноябре 1741 года племянник Елизаветы был протестантом, да и корону — герцогскую — тоже имел, следовательно, преемником быть не мог. Чье имя стояло в завещании следующим? Цесаревны Елизаветы Петровны, с 25 ноября 1741 года регентши Российской империи, православной, не имевшей короны, то есть соответствовавшей всем условиям «теста-мента». Посему 28 ноября она и преобразилась в законную российскую императрицу .

И Шетарди, и гостивший в Санкт-Петербурге с июля 1741 года брат Антона Ульриха Людвиг Эрнст Брауншвейгский, и его секретарь Мартин Хенекен в депешах и дневнике отметили самоотверженность командира караула, безвестного «офицера», «капитана», не покорившегося грубой силе гренадеров и угодившего под арест. Между тем утром 25 ноября С. Ф. Апраксин назвал тех, кто заступал на караул в Зимний дворец утром 26-го. Как ни странно, в нарушение обычного порядка один из предыдущей пятерки задержался в царских палатах, а именно Иван Никифорович Рудаков. Мало того, он вновь, вне очереди, заступил на дежурство в качестве командира караула 5 декабря, а потом 16-го, причем во второй раз заменив уже вышедшего на службу капитан-поручика Цызырева. Разумеется, вдень рождения Елизаветы Петровны, 18 декабря, без Рудакова тоже не обошлись. Правда, оскорблять недоверием измайловцев не рискнули, и они, по обыкновению, отстояли положенные три дня (17, 18, 19 декабря). Рудаков на праздник курировал караулы негласно, командуя утром, когда знатные особы съезжались для поздравления государыни, третьей ротой Семеновского полка, неспешно собиравшей по дворцовым помещениям знамена, а вечером, во время бала и фейерверка, — сводным противопожарным отрядом из ста человек.