Александр I. Самодержавный республиканец - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Ляшенко cтр.№ 42

Не радовало Александра Павловича и происходившее в российской экономике. Еще в 1815 году английский парламент принял новый хлебный закон, повышавший таможенные пошлины на ввозимый в страну хлеб. Акция, изначально вызванная желанием помочь лендлордам, оказалась направленной против России. В скором времени рыночные цены на хлеб в Европе упали втрое и российский экспорт с 1817 по 1824 год сократился в 12 раз. Фритредерские таможенные тарифы, принятые Петербургом в 1816 и 1819 годах, ощутимо ударили по интересам отечественных производителей, вызвав кризис прежде всего в сельском хозяйстве империи.

Несчастья начали преследовать монарха и в частной жизни. Летом 1819 года умерла его любимая сестра Екатерина Павловна. В 1824-м от чахотки скончалась его восемнадцатилетняя дочь от Нарышкиной Софья. Эти потери тяжело отразились на характере и здоровье самого Александра. Зимой 1824 года он опасно заболел, невольной причиной чего оказалось бракосочетание его младшего брата великого князя Михаила Павловича. Утомленный долгой процедурой государь совершил после нее длительную прогулку, во время которой основательно продрог. В результате на его ноге открылась трофическая язва, распространявшаяся вширь и вглубь с необычайной быстротой. К тому же у Александра началась сильнейшая лихорадка с высокой температурой и бредом. Консилиум врачей, опасаясь начавшейся гангрены, высказался за ампутацию ноги. К счастью, предписанные лекарства оказали действие — ногу удалось спасти и больной пошел на поправку.

Для полного выздоровления доктора рекомендовали Александру полный покой, что полностью совпадало с его желаниями, и он укрылся с женой в Царском Селе. Их пребывание там прекрасно охарактеризовала хорошо осведомленная очевидица: «Император Александр вел в Царском Селе деревенский образ жизни, двора не было, и… император сам проверял отчеты в расходах по домашнему хозяйству. Он принимал в Царском Селе лишь министров в определенные дни недели. Александр вставал обычно в пять часов, одевался, писал, затем отправлялся в парк, при этом посещал ферму… Император гулял в парке один, без всяких предосторожностей, часовые были только у замка и у Александровского дворца… Александр обедал у себя один и ложился обыкновенно очень рано… Императрица Елизавета, со своей стороны, жила в полном уединении; при ней находилась только одна фрейлина, и она никого не принимала в Царском Селе» .

Кстати, что касается охраны, то на протяжении всей жизни Александр пренебрегал любыми мерами безопасности, хотя это выглядело странно для человека, не отличавшегося доверчивостью, тем более для монарха, чьи дед и отец погибли в результате заговора. «Вокруг царского жилища (в данном случае имеется в виду Каменноостровский дворец. — Л. Л.) не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в небольшие комнаты государя и его супруги» . Да и ежедневные прогулки по одному и тому же маршруту никак не гарантировали монарху безопасности.

Можно с уверенностью сказать, что в 1821–1825 годах жизненные интересы и ориентиры, как и ежедневный распорядок Александра Павловича, заметно изменились. Он стал предпочитать затворничество, перестал посещать театр, наслаждаться музыкой, из-за чего в Эрмитажном театре прекратились драматические и музыкальные постановки. Читал он теперь только религиозную, богословскую литературу. Ценивший ранее живые салонные беседы царь больше не навещал знакомых и не приглашал их во дворец. Его расписание становилось всё более однообразным, если не сказать строго регламентированным и скучным. Работал, гулял, навещал членов семьи, обедал, работал, читал, ужинал в одиночестве, рано ложился спать. Александр мало показывался на официальных церемониях; во всяком случае, дипломатический корпус, за исключением чрезвычайных аудиенций, видел императора три-четыре раза в год.

Александр Павлович делался не только всё более нелюдимым, но и всё более загадочным для окружающих. Скажем, перед возвращением Сперанского из Восточной Сибири (где тот пребывал в 1819–1822 годах на посту генерал-губернатора) царь написал ему длинное письмо, полное любезностей, а между строк извинялся за то, что удалил его в свое время из столицы. Когда Сперанский встретился с Александром, то попытался объясниться с ним по поводу случившегося в 1812 году. Государь прервал его на третьем слове и заговорил о другом, а вскоре отпустил и более никогда не снисходил до доверительных бесед с бывшим статс-секретарем.

Усиливалась и страсть царя к формальному порядку. По этому поводу будущий сенатор, а при Александре I чиновник Министерства финансов Константин Иванович Фишер вспоминал: «Ежели лист бумаги, на котором написан был доклад, казался государю на ^!/8 дюйма больше или меньше обыкновенного, он сердился на важное злоупотребление. Если первый взмах пера не выделывал во всей точности начала буквы «А», в вершине тонкое, как волосок, внизу широкое, как след кисти, он бросал перо и не подписывал указа. А. П. Ермолов говорил, что Александр I страдал наследственною хроническою болезнью, и эту болезнь называл «симметрией». Очинка пера составляла государственное дело» .

Оставаясь аккуратистом, Александр старался держать ситуацию под контролем не только с помощью армии соглядатаев и доносчиков, но и поддерживая свой авторитет среди военных. Он неизменно посещал ежедневные разводы караулов и по-прежнему обожал учения и парады. Демонстрируя заботу об офицерском составе, монарх любил спросить полкового командира: «Что делает брат твой, который служил там-то?» или «Здоров ли старик твой отец такой-то?» Всё это выглядело трогательно до слез, «но эти вопросы делались на основании приготовляемых… табличек, которые государь вкладывал в перчатку и при случае справлялся с ними» . В целом битву за армию Александр у декабристов вьи играл, более того, он даже решился отдать 10 ноября 1825 года приказ произвести аресты среди членов тайных обществ. Но это была пиррова победа, не дающая возможности воспользоваться ее результатами, поскольку власть утрачивала поддержку наиболее деятельной и прогрессивной части дворянства, которая хотела служить отечеству, но не желала прислуживать отдельному лицу.

В первой четверти XIX века правительство могло создать условия для начала развития гражданского общества. Александру I было вполне по силам попытаться заметно продвинуть Россию вперед. С другой стороны, сохранение существовавшего положения также ничем ему не грозило. Потому-то царь и продолжал колебаться. Как отмечал дореволюционный историк Н. Ф. Дубровин, «деспотизм таился в душе Александра, при всех его либеральных мечтаниях. Увлекшись отвлеченною идеею быть благодетелем своего народа, воспитанный республиканцем, мечтавший о конституции и даже представительном правлении, Александр одобрил и сам развивал план Сперанского». С другой стороны, отмечает исследователь, ему было страшно изменить самодержавный характер правления: «Александру не особенно нравилось начинать свои манифесты словами: «Вняв мнению Государственного совета», и впоследствии он уклонился от этой фразы» .

Действительно, распространение права частной собственности на все слои населения России означало бы появление предпринимателя-собственника, кровно заинтересованного в законных гарантиях своего существования, что обеспечивало бы переход к правовому государству. Гипотетически Россия могла повторить этот европейский, по сути, путь развития, реально же он вряд ли был возможен, поскольку ему совершенно не соответствовал особый норов самодержавия, не сдерживаемого ни церковью, ни аристократией, ни третьим сословием. Характер верховной власти, угрозы для нее (подлинные и мнимые) «справа» и «слева» объясняют, почему вместо перехода на европейские «рельсы» последовал ряд реакционных указов 1820-х годов: помещикам вновь позволили без суда ссылать крестьян в Сибирь «за предерзостные поступки», крепостным запретили жаловаться на барина, ужесточили цензуру. Четверть века Александр искал новую концепцию, которую можно было бы противопоставить традиционному консерватизму и новомодной революции. В конце жизни он, как ни горько ему было в этом себе признаваться, утратил последние иллюзии, а значит, для него потеряло смысл и само его правление.