Юрий Поляков. Последний советский писатель - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Ярикова cтр.№ 231

Моей непритязательной маме было чрезвычайно приятно прочесть о себе в газете. Но никаких последствий никто из нас, конечно, не ожидал: жили мы, как все, скудно и просто, некогда было мечтать о несбыточном. Тем не менее следующим вечером нам позвонили домой из префектуры! А через пару месяцев мы въехали в трехкомнатную квартиру в новом доме на Филевском бульваре.

Я до сих пор не могу уразуметь, как такое могло произойти, и часто надоедаю с этим рассказом своим друзьям и знакомым. Кстати, по удивительному совпадению, и префект, и его заместитель, на приеме у которых мы побывали, вскоре лишились своих должностей. Но мы, конечно, никак не связывали кадровые перестановки в префектуре с нашей простой историей, да и обеспечить жильем фронтовиков правительство обещает по сей день.

Чета Поляковых побывала на нашем тихом и скромном новоселье. Мама, которая оставалась с нами еще три года, любила рассказывать родичам и знакомым о том, что было после того, как Юрий Михайлович написал о ней в газете.

Все мы друг с другом связаны узами знакомств и общих воспоминаний. Мне помнится, как однажды, пополнив, по приглашению Полякова, ряды участников проходившей в ЦДЛ встречи с венгерскими писателями, я познакомилась со своим коллегой, издателем Миклошем Надем. Оказалось, Надь закончил тот же институт и факультет, что и я, только на несколько лет позже, а его любимым преподавателем тоже был Рудольф Федорович Додельцев, читавший у нас истмат и ведший соответствующий семинар в моей академической группе. Это был мой первый опыт общения с людьми, которые в одночасье шагнули из соцлагеря в НАТО. Никогда не забуду тоску в их глазах, когда они говорили об американских танках, занявших место советских.

Первые годы Юрия Михайловича в «Литературке», как мы уже знаем, отнюдь не были простыми и мирными. Ему приходилось не только выяснять отношения в редакции и с акционерами, не только отбиваться от негодующих либералов, но и заново выстраивать диалог с писателями-почвенниками. Легко сказать — вернуть их имена на страницы газеты. На деле это означало прежде всего сломать лед недоверия и даже порой неприязни, который образовался после писательского съезда, на котором Полякова так шумно «прокатили» в рабочие секретари. Ну а репутация у тогдашней «Литературки» среди членов Союза писателей России, где угнездились почвенники, была хуже некуда. Не стоит думать, что, когда новый главред пригласил почвенников к сотрудничеству, они бегом побежали в редакцию. Одного из них, Юрия Михайловича Лощица, автора прекрасных биографий Григория Сковороды, Дмитрия Донского, Ивана Гончарова и — уже в наше время — Кирилла и Мефодия, уговаривала пересмотреть свое отношение к «Литературке» я. Нас с Юрием Лощицем связывала не только «ЖЗЛ», но и «Товарищество русских художников» и участие в праздновании Дней славянской письменности и культуры, особенно в незабываемом 1988-м в Новгороде, а также на следующий год — в Киеве. Вот почему в посвященном Дням славянской письменности номере «ЛГ», на первой полосе, вышло именно мое с ним интервью.

Уже значительно позднее, в 2013-м, Поляков рассказал мне, как, будучи членом совета попечителей Патриаршей литературной премии, убедил коллег в том, что Лощиц заслуживает ее ничуть не менее, чем фавориты-соискатели Куняев и Варламов. Доводы подействовали: Лощиц стал лауреатом. Наверное, он очень удивился бы, узнав, что именно «не совсем свой» Поляков, горячо говоривший о книгах Лощица перед заполнением бюллетеней, повлиял на исход тайного голосования, по итогам которого Патриарх Кирилл принял решение вместо двух вручить три премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Литературный редактор — профессия реликтовая, фактически отживающая. В наше время гораздо выше — во всех смыслах — ценится так называемый «менеджер книги», который висит у автора на хвосте в ожидании нового романа, обеспечивает скорейшее прохождение рукописи через издательские кабинеты, вытрясает из дизайнера в срок обложку и заботится о правильной аннотации, которая обеспечит книге высокие продажи. Ничего удивительного: книжные издательства ориентируются в наши дни не на читателя, а на маркетологов, а нынешние книжные гиганты возникли в 1990-х; у них не было того бесценного обмена редакторским опытом, от человека к человеку, который рутинно происходил в советское время, они не знают, как много может дать книге хороший редактор. Сегодня прежние традиции утрачены безвозвратно, а сама фигура редактора, и без того невидная, стала почти символической и, возможно, необязательной. Многие даже убеждены, что редактор отвечает за запятые и опечатки в тексте. Это правда, за них — тоже. Но главная его задача в другом. Редактор помогает автору увидеть стилистические и смысловые огрехи, при этом он должен работать с текстом в интонации и стилистике автора, что удается отнюдь не всем и не всегда. Чем естественнее и органичнее его работа, тем она незаметнее, и только автор знает, какова доля участия редактора в книге. И хотя Юрий Поляков сам чрезвычайно дотошен в работе над словом и требователен к себе, — а может быть, именно поэтому, — он высоко ценит труд, который вкладывают редакторы в его произведения.

Вот почему было совершенно естественным с его стороны — и, конечно, лестным для меня — поместить в «Литературке», в связи с моим пятидесятилетием, интервью со мной. Честно признаюсь: я нечасто извлекаю этот сюжет из своей благодарной памяти — на фото я получилась просто страшилищем. Правда, так его восприняли, кажется, не все: мне передали письмо от читателя из Израиля, в котором с легкой матримониальной грустью он намекал на то, как много между нами общего. Не сомневаюсь: ведь мы родились и выросли в одной стране. С годами начинаешь особенно отчетливо понимать, как много это значит. И ценить тех, кто, вместо того чтобы клеймить «проклятый совок», с благодарностью вспоминает то хорошее, что наполняло тогда нашу жизнь.

Нам надо наконец полюбить наше прошлое — а его есть за что любить, — только тогда мы будем достойны будущего, о котором мечтаем. Все книги Юрия Полякова, вся его публицистика — об этом.

Работая над книгой, я прочла десятки, если не сотни интервью моего героя, и фрагменты некоторых из них вошли в окончательный вариант биографии. Мне показалось уместным воспользоваться такой возможностью и самой задать ему вопросы, ответы на которые станут еще одним эксклюзивом, написанным специально для нашей книги. Думаю, не надо объяснять читателю, что мы с ним давно на «ты».

— Что тебя отличает — точнее отличало — от писателей-почвенников? И что для тебя значит слово «почва»?

— От так называемых советских почвенников меня всегда отличали, пожалуй, две особенности и одно свойство. Первое. Будучи русским человеком «рязанского разлива», я никогда не считал русскость прямым следствием родовой генетики, или крови. В национально-культурном самоопределении человека все гораздо сложнее, причем именно для нас, русских, которые, занимая огромные территории, как бы обтекали живущие там народы и роднились ненавязчиво, а не уничтожали аборигенов, поголовно или за исключением дев, не познавших мужей. Для меня важнее «единоверие», чем «единокровие». Речь не столько о религиозном сознании, сколько о вере в особое предназначение Русской цивилизации, Русской Державы и Русского Слова. Во-вторых, я никогда не оценивал людей, их вклад в политику, общественную жизнь, культуру, литературу по принципу «свой» — «чужой», или, как говорят в народе: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Мне не понятен рецензент, который хвалит плохую книгу лишь потому, что у автора нос той же формы, что и у него, критика.