Возрождение газеты шло постепенно и неуклонно.
«…Мы постарались вернуть интерес к газете в регионах, утраченный за эти годы. Ну какой интерес школьному учителю в Рязани или врачу в Омске читать про тусовку поэтов-маньеристов в московском кафе или про то, как некий поэт умеет кричать совой, а другой художественно портить воздух? А читатель ждал, например, реальной оценки преступного правления Ельцина, реальной оценки литературной ситуации в стране. У нас образовался пул интеллектуалов-государственников, постоянно выступавших в газете. Мы первыми начали печатать материалы под рубрикой «Русский вопрос», и кое-кому это решительно не понравилось.
Именно на страницах «ЛГ» впервые заговорили о необходимости консолидированного взгляда на отечественную историю, особенно если это касается школьной программы. Недопустима ситуация, когда в одном учебнике ключевым сражением Второй мировой войны признается Сталинградская битва, в другом — африканская экспедиция союзников, а в третьем — восстание в Варшавском гетто. Нельзя историческое сознание молодежи превращать в полигон, где испытывают ядовитые газы. Спустя пять — семь лет идея дошла и до государственных мужей, и они озаботились проблемой единого учебника истории. Именно «ЛГ» первой заговорила о необходимости возвращения школьного сочинения и бесперспективности тест-экзамена (ЕГЭ) по предметам гуманитарного и мировоззренческого цикла… После одного материала, напечатанного в газете, была полностью изменена система присуждения государственных премий. А ведь на первый взгляд главный редактор просто поставил в номер два списка: перечень тех, кто входит в комиссию по премиям в области литературы, и перечень тех, кто получил эти премии за десять лет. Списки совпали, причем почти зеркально! Именно «ЛГ» обратила внимание власти на отсутствие специальных государственных премий за произведения, созданные для подрастающего поколения. Указ президента вскоре исправил этот пробел». А после весьма резкой статьи о том, что в послании президента ни разу не встречается слово «культура», это слово в последующих посланиях появилось, хотя этих упоминаний, по мнению людей, которые пекутся о духовном развитии общества, явно недостаточно.
Конечно, газета — дело коллективное, и без поддержки талантливой и работящей команды никакие идеи главного реактора в жизнь не воплотить. Тут самое время назвать тех, с кем Поляков реформировал «Литературку», стремясь вернуть ей былую читательскую любовь. Это его заместители Игорь Серков и Леонид Колпаков, работавшие с ним с самого начала, это несколько позже пришедший в редакцию Максим Замшев, это заведующие отделом литературы Павел Басинский и Сергей Мнацаканян, заведующие отделом социальных проблем Игорь Гамаюнов и Людмила Мазурова, это старожил редакции Владимир Бонч-Бруевич, дежурный администратор «Клуба 12 стульев» Евгений Обухов, легендарный фоторепортер Александр Карзанов, заведующий отделом искусства Александр Вислов и др.
Пожалуй, самым громким новшеством Полякова стало возвращение профиля Горького на логотип газеты.
«В начале 90-х годов прошлого века профиль Алексея Максимовича, благодаря которому «Литгазета» снова стала выходить в 1929-м, бесследно, без объяснения причин исчез, — вспоминает Леонид Колпаков. — Пушкин остался, а Горький перестал украшать первую полосу. Поляков не смирился с исторической несправедливостью и в 2004 году публично, при стечении журналистов других изданий, под объективами телекамер, вернул профиль на законное место. Он обращался к акционерам с этой идеей и раньше, а в ответ слышал: мысль хорошая, но повременим… И вот наступил 2004 год, когда Полякову стукнул полтинник. «Что тебе подарить на юбилей?» — спросил старший акционер у главного редактора. «Профиль Горького!» — был ответ. Отказать юбиляру не смогли…»
А вот как писал об этом сам Поляков:
«Думаю, выход 22 апреля 1929 года первого номера возобновленной «Литературной газеты» был воспринят видавшей всякие виды советской общественностью примерно так же, как если бы мы с вами, включив сегодня второй, государственный, телеканал, обнаружили там в качестве ведущего политобозревателя не законсервированного либерала Николая Сванидзе, а, например, консервативного революционера Александра Дугина. Или кого-то другого, воспринимающего многонациональную Россию не как историческое недоразумение, а как самостоятельную и уникальную цивилизацию. «Ага! — сказали бы мы с вами. — Что-то произошло!»
Вот и 75 лет назад «что-то» произошло. Для начала напомню, что научный отдел Наркомпроса РСФСР в 1919 году высказался о «желательности введения латинского шрифта для всех народностей, населяющих территорию Республики». Сторонников Мировой Революции (так называлась тогдашняя модель глобализации) можно понять: если дело идет к Всемирной республике, то чего уж там! Отказ же от кириллицы поможет российским пролетариям теснее сплотиться с рабочим классом Германии, Америки, Франции и так далее, а заодно скорее позабыть постыдное имперское прошлое. Конечно, к концу 20-х несбыточность многих перманентных устремлений стала очевидна, но историческая инерция велика: о царской России еще долго продолжали говорить как об омерзительно отсталой, а о пролетариате как о восхитительно передовом.
Чтобы понять атмосферу тогдашней литературной жизни, достаточно вспомнить названия некоторых периодических изданий той эпохи: «Красный дьявол», «Гильотина», «Пролетарская культура», «Зарево заводов», «Искусство коммуны», «Октябрь», «Печать и революция», «Красная новь», «Новый мир», «Литература и марксизм», «Молодая гвардия»… Кроме того, творческие споры между писателями, разбившимися на многочисленные враждовавшие между собой группы, в те годы носили очень специфический характер: мастера художественного слова как к высшему эстетическому арбитру постоянно апеллировали к ГПУ. Не случайно ехидный Булгаков, который на собственном опыте многократно испытал доносную принципиальность товарищей по ремеслу, иные свои фельетоны подписывал псевдонимом «Г. П. Ухов».
Вот на этом р-революционном фоне (и, заметьте, в день рождения Ленина) в свет выходит новое издание с простеньким названием «Литературная газета». Даже рабкор, месяц назад призванный в литературу, догадывался, на что намекали и за что агитировали инициаторы нового «коллективного агитатора, пропагандиста и организатора», ведь первая «Литературная газета» вышла в 1830 году по инициативе Пушкина, которого еще недавно хотели сбросить с парохода современности вместе со всей тысячелетней православной историей и культурой России. Было ясно: эпоха интернациональных мечтаний, дорого стоивших стране, заканчивается, начинается самовосстановление державы с опорой на свои ресурсы, на свой народ, на свою историю. Вместо жестокого разрушения началось жестокое созидание, проклинаемое кое-кем и поныне. И очень редко кто-нибудь сознается в том, что ужасы реставрации — это всего лишь неизбежное и логическое завершение ужасов революции. Вот и сегодня передовая эфирная интеллигенция пугает полицейским государством народ, десятилетие проживший и выживший при государстве бандитском. Ну не смешно ли! А то далекое, тяжкое, кровавое, героическое время не нуждается в нашем оправдании, его оправдала победа в страшной войне. В оправдании нуждаемся мы, прожившие, проболтавшие и прохихикавшие плоды этой победы, оплаченной миллионами жизней. <…>