– Ах нет, я не хочу спать, – возразила девочка, тут же соскользнув с колен Бронсона. – Можно мне еще пирожное, мама?
Холли ласково улыбнулась и покачала головой:
– Нет. Ты испортишь себе аппетит и не будешь есть за обедом.
– Мама, ну пожалуйста, только одно! Самое маленькое!
– Я сказала – нет, Роза. А теперь прошу тебя играть тихонько, пока мы с мистером Бронсоном занимаемся. Уходя в свой уголок, Роза оглянулась.
– А почему у вас кривой нос, мистер Бронсон?
– Роза, – воскликнула Холли, – ты же знаешь, что нельзя делать замечаний по поводу чьей-либо внешности!
Однако Бронсон ответил на вопрос:
– Я наткнулся на одну вещь.
– На дверь? – предположила малышка. – На стену?
– На сильный левый хук.
– А-а… – Роза уставилась на него в задумчивости. – А что это такое?
– Так называют один удар, когда дерутся.
– Драться нехорошо, – решительно заявила девочка. – Очень, очень нехорошо.
– Да, я знаю. – Бронсон понурил голову, делая вид, что ему стыдно, но раскаяние получилось неубедительным.
– Роза, – предостерегающе обратилась к дочери Холли, – надеюсь, больше ты не будешь нам мешать.
– Нет, мама.
И девочка послушно вернулась к своим игрушкам. Когда она проходила позади стула Бронсона, тот тайком сунул ей пирожное. Схватив лакомство, Роза поспешила в свой уголок.
Холли укоризненно посмотрела на Бронсона:
– Я не позволю вам, сэр, потакать моей дочери. Вы мне так ее испортите.
Помня о маленькой шалунье, играющей рядом, Бронсон ответил шепотом:
– Ей не повредит, если я ее немножко побалую. Ведь детство проходит так быстро.
– Роза должна понимать, что такое реальность и ответственность…
– Неужели в наше время это главное направление детского воспитания? – осведомился он. – Тогда понятно, почему большинство аристократических детей, которых я видел, – это бледные, хилые создания с угрюмыми лицами. Подозреваю, что многим родителям слишком не терпится познакомить своих отпрысков с реальностью.
Немедленно обидевшись, Холли раскрыла рот, чтобы возразить, но с сожалением обнаружила, что не может найти аргументов. Тейлоры воспитывали своих детей так, чтобы «хорошо подготовить их к жизни», и призывали Холли так же поступать с Розой. Дисциплина, основы этики и всяческие ограничения – методы, позволяющие привить ребенку должное послушание и хорошие манеры. Конечно, это не очень-то помогало. Но таковы были обычные для знатных семей взгляды.
– Детство должно быть волшебным временем, – резко возразил Бронсон. – Свободным от забот. Счастливым. И мне плевать, согласен со мной кто-нибудь или нет. Мне только жалко… – Внезапно взгляд его темных глаз упал на бумаги, лежащие перед ним.
– Да? – осторожно поторопила его Холли, наклоняясь вперед.
Бронсон ответил, не глядя на нее:
– Мне жаль, что я не смог сделать этого для Лиззи. В детстве она прошла через ад. Мы жили в бедности, грязи и почти все время голодали. Я не оправдал ее ожиданий.
– Но ведь вы ненамного старше Элизабет, – прошептала Холли. – Вы сами были ребенком, а на вас уже лежало тяжелое бремя ответственности.
Бронсон ответил жестом, отметающим всякие возражения.
– Я не оправдал ее ожиданий, – сурово повторил он. – Единственное, что я могу сделать, – это постараться сейчас дать ей то, что ей нужно, а также моим детям, когда я ими обзаведусь.
– А пока вы будете немилосердно портить мою дочь? – предположила Холли, и губы ее изогнулись в улыбке.
– Может быть, я испорчу и вас также. – Его голос звучал шутливо, но во взгляде вспыхнул вызов, и она растерялась.
Она не знала, как на это реагировать. Негодование или упрек только вызовут у него насмешку. Но нельзя же позволять, чтобы он играл ею. Игра в кошки-мышки не для нее, и ей это не доставляет ни малейшего удовольствия.
Она постаралась, чтобы в голосе ее звучали решительность и спокойствие:
– Вы уже назначили мне прекрасное жалованье, мистер Бронсон, которое я намерена отработать, обучив вас всем тонкостям светского поведения. Итак, если вы перейдете ко второй странице этих заметок, мы обсудим разницу между устной и письменной формами обращения. Например, никогда не нужно вслух именовать человека достопочтенный, но на бумаге…
– Потом, – прервал ее Бронсон, сплетая длинные пальцы. – Голова у меня уже забита титулами. На сегодня с меня хватит.
– Хорошо. Тогда я ухожу?
– А вы хотите уйти? – тихо спросил он.
Она заморгала, услышав этот вопрос, потом почувствовала, что горло у нее сжалось от неудержимого желания рассмеяться.
– Мистер Бронсон, я хочу, чтобы вы прекратили меня смущать!
В глазах его появилось насмешливое выражение.
– Чем же вас так смутил обыкновенный вопрос?
– Потому что, если я скажу «да», это прозвучит невежливо, а если «нет», то…
– …то можно будет подумать, что вам нравится мое общество, – закончил он за нее; и его белые зубы сверкнули в усмешке. – Тогда идите. Видит Бог, я не стану заставлять вас делать такие ужасные признания.
Но Холли осталась сидеть.
– Я не уйду, если вы расскажете о том времени, когда вам сломали нос.
Бронсон задумчиво потрогал свою кривую переносицу.
– Это случилось, когда мы боксировали с Томом Крибом, бывшим разносчиком угля, которого звали Черный Алмаз. Кулаки у него были точно окорока, а от его левого хука могли искры из глаз посыпаться.
– И кто побелил? – спросила Холли, не удержавшись.
– Я продержался двадцать раундов и в конце концов сбил его с ног. После этого боя я получил прозвище Бронсон Мясник.
Нескрываемая гордость, с которой он это произнес, вызвала у Холли легкую тошноту.
– Как мило, – промямлила она сухо, и он рассмеялся.
– Мою внешность не очень-то украсило, когда Криб съездил мне по носу, – заметил он, потирая переносицу. – Я и раньше-то не был красавчиком. А теперь меня уже явно никто не примет за аристократа.
– Вас в любом случае нельзя принять за аристократа.
Бронсон сморщился.
– Это не менее болезненный удар, чем те, что я получал на ринге, миледи. Значит, вы невысокого мнения о моей битой морде?
– Вы хорошо знаете, что вы привлекательный мужчина, мистер Бронсон. Только не на аристократический лад. Например, у вас слишком много… ну, вы слишком… мускулисты. – Она указала на мышцы, натягивающие фрак. – У изнеженных аристократов не бывает таких рук.