Механическая манера, в которой агент задавала вопросы, вывела Грейсона из себя настолько, что он готов был выбить планшет из ее рук. Могла бы, по крайней мере, притвориться, что ей интересно – изобразила же она улыбку!
– Люди смотрят на меня так, словно я убил их любимую кошку.
Агент окинула Грейсона таким взглядом, словно он действительно прикончил с дюжину чьих-то котов.
– К сожалению, я ничего не могу поделать с тем, как смотрят на вас люди, – сказала она. – Но если ваши права будут каким-то образом нарушены, вам следует известить об этом своего офицера-куратора.
– А разве вы – не офицер-куратор?
Агент вздохнула.
– Я осуществляю процедуру приема.
– То есть мне опять нужно брать номерок и вставать в очередь?
– Да.
– Тогда поменяйте мне уровень раздраженности на девять.
Агент бросила на Грейсона беглый взгляд и внесла какую-то пометку в планшет. Потом подождала несколько мгновений, чтобы тот обработал наличный объем информации, и сообщила:
– Ваши наночастицы сообщают о резком падении уровня эндорфина. Это указывает на раннюю стадию депрессии. Не желаете ли провести корректировку настроения, или подождете, пока не наступит пороговая стадия?
– Я подожду.
– Вам может потребоваться визит в ваш местный центр оздоровления.
– Я подожду.
– Отлично.
Агент, мазнув пальчиком по экрану, закрыла файл Грейсона и предложила ему двинуться вдоль голубой линии, идущей по коридору, где его ждали новый номерок и новая очередь.
Наконец, прождав, как ему показалось, целую вечность, Грейсон оказался в комнате, которая нисколько не напоминала ту, что он помнил по последнему посещению ИУ. Стены были строгого бежевого цвета, пол устлан отвратительного зеленого оттенка плиткой, а стол – блестящая пустая столешница – был аспидно-серым. По сторонам стола расположились два деревянных стула.
Единственным украшением комнаты была висевшая на стене и изображавшая примитивный корабль безжизненная картинка, безупречно подходившая унылому убранству комнаты. Грейсон был вынужден ждать еще минут пятнадцать, после чего вошел его куратор.
– Доброе утро, Грейсон, – сказал агент Трэкслер.
Кого-кого, а Трэкслера Грейсон ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.
– Вы? – ошеломленно спросил он. – И что вы здесь делаете? Мало вам того, что вы разрушили мою жизнь?
– У меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите.
Еще бы! Все отрицать – самая убедительная позиция! Конечно же, он ведь не инструктировал Грейсона, что тому делать и как. Наоборот, он внятно рассказал, как ему нельзя поступать!
– Прошу меня извинить за ожидание. Чтобы как-то снизить градус вашей радраженности, скажу: «Гипероблако» заставляет и агентов ждать перед встречей со своими подопечными.
– Почему?
Трэкслер пожал плечами:
– Это тайна.
Он сел напротив Грейсона, посмотрел на картинку с тем же отвращением, с каким окинул ее взглядом сам Грейсон, и объяснил свое присутствие:
– Меня перевели сюда из Фалкрум-Сити. Там я был старшим агентом, а здесь я занимаю должность офицера-куратора. Иными словами, после произошедшего не только вас понизили в статусе, но и меня.
Сложив руки на груди, Грейсон не выразил и намека на сочувствие этому человеку.
– Надеюсь, вы начали привыкать к своей новой жизни?
– Ни в малейшей степени, – глухо отозвался Грейсон.
И, подумав мгновение, спросил:
– Зачем «Гипероблаку» нужно было представить меня фриком?
– Я думаю, вы достаточно сообразительны, чтобы понять это.
– Не понимаю.
Трэкслер устало приподнял брови и вздохнул, выражая крайнюю степень своего разочарования тупостью Грейсона.
– Как фрик, вы обязаны регулярно посещать меня, своего офицера-куратора. Эти встречи позволят нам с вами общаться, не вызывая подозрения со стороны тех, кто, может быть, за вами следит. Именно для этого меня и перевели сюда, сделав вашим куратором.
Так вот оно что! Вот для чего Грейсона опустили до уровня фрика! Оказывается, эта история – часть более общего плана! Грейсон подумал, что ему было бы гораздо легче, если бы он знал причину своей трансформации, но причины он так и не узнал.
– Я действительно вам сочувствую, – сказал Трэкслер. – Бремя вашего нового статуса – нелегкая ноша для человека, который его совсем не заслуживает.
– Можете определить степень своего мне сочувствия по десятибалльной шкале?
Агент Трэкслер ухмыльнулся.
– Чувство юмора, пусть даже самого черного, всегда приветствуется, – сказал он.
И перешел к делу.
– Как я понял, – сказал он, – большую часть своих дней и ночей вы проводите дома. Как ваш друг и советчик я бы рекомендовал вам начать посещение мест, где обитают другие фрики, и установить с ними контакт. Подружиться с ними, стать одним из них, чтобы не чувствовать себя так одиноко, например.
– Но я не хочу.
– Нет, вы хотите! – мягко, но с нажимом сказал Трэкслер. – Причем хотите настолько сильно, что начинаете вести себя как фрик, одеваться как фрик, да еще и подвергаете свое тело неким модификациям, чтобы и внешне полностью соответствовать своему новому статусу.
Первые несколько мгновений Грейсон молчал. Трэкслер подождал, пока тот полностью осмыслит его предложение.
– А… а когда я стану ему полностью соответствовать? Тогда что? – спросил Грейсон.
– Тогда, я уверен, вы узнаете много нового, – ответил Трэкслер. – Такого, чего не знает даже «Гипероблако». Вы же понимаете, и для него существуют слепые зоны. Маленькие, но все же существуют.
– Так вы хотите, чтобы я стал тайным агентом Нимбуса?
– Нет, конечно, – усмехнувшись, сказал Трэкслер. – Агенты Нимбуса четыре года тупо учатся в академии, а затем еще год проходят совершенно никчемную полевую практику, после чего получают назначение на дурацкую работу. Вы же у нас – простой фрик.
Он похлопал Грейсона по плечу и закончил:
– Фрик, но с хорошими связями.
После этого Трэкслер встал.
– Увидимся через недельку, Грейсон, – сказал он и вышел, даже не взглянув на своего подопечного на прощание.
У Грейсона кружилась голова. Он злился. Он был взволнован. Его использовали. И он оказался нужен. Это было совсем не то, что он хотел… Или как раз то самое?
– Ты, Грейсон, даже сам не представляешь, какой ты замечательный парень, – как-то сказало ему «Гипероблако». Неужели все, что произошло и происходит, – это план «Гипероблака», касающийся его, Грейсона? У него еще есть выбор. Он может отойти в сторону, как делал почти всегда, и через несколько месяцев вернуть себе свой обычный статус. А потом – жить да поживать той жизнью, которой жил до академии.