Шварц взъерошил волосы и неуклюже сел. Его попытка сбежать в никуда (потому что где на Земле он мог чувствовать себя в безопасности?) закончилась неудачно.
Для развлечения у него оставался только мысленный контакт.
Но хорошо это было или плохо?
Пока он жил на ферме, Шварц ощущал эту способность как странный, беспокоящий дар природы, которого он раньше не знал, о возможностях которого не думал. Теперь у него было время все обдумать.
Двадцать четыре часа в сутки размышлять над своим положением. От этого можно было сойти с ума. Он мог ощущать проходящих мимо тюремщиков. Шварц осторожно заглянул в их умы. Они распались, как скорлупа расколотого ореха, из которого обильным дождем полились их знания и чувства.
Он узнал много о Земле и Империи, больше, чем мог бы узнать за два месяца пребывания на ферме.
Конечно, он узнал и то, что приговорен к смерти!
Это могло наступить сегодня, могло завтра. Но он должен умереть! Неожиданно он смирился и воспринял известие почти благодарно.
Дверь открылась, и Шварц, охваченный страхом, вскочил на ноги. Можно было всем своим сознанием смириться со смертью, но тело оставалось диким животным, не желающим ничего слушать. Это смерть!
Нет, это была не смерть. Появившийся мысленный контакт не говорил о смерти. Вошел часовой, держа в руках наготове металлический прут. Шварц знал, что это такое.
– Пошли со мной, – резко проговорил он.
Шварц последовал за охранником.
Комната, в которую его привели, была очень большой. В ней находились двое мужчин и девушка, похожие на трупы, лежащие на высоких плитах. И все же это были не трупы, доказательством чему служили три активных мозга.
Парализованы! Но они ему знакомы!.. Почему они так знакомы?
Он остановился, чтобы рассмотреть их, но рука охранника прикоснулась к его плечу.
– Проходи.
Здесь же была четвертая плита, пустая. В уме стражника не было смерти, и Шварц взгромоздился на нее. Он знал, что последует.
Стальной стержень охранника коснулся каждой из его конечностей. Они окаменели и, казалось, исчезли, осталась чувствительной одна голова, парящая в пустоте.
Он повернул ее.
– Пола, – воскликнул он, – ведь вы – Пола, не правда ли? Девушка, которая…
Она кивнула. Он не узнал ее мысленный контакт. Два месяца назад он еще не чувствовал этого. В то время его развитие достигло только стадии чувствительности к «атмосфере». Он ясно помнил это.
Из их сознания он мог узнать дальнейшие подробности. Человек рядом с девушкой был доктором Шектом, другой мужчина – доктор Бел Авардан. Он мог узнать их имена, почувствовать их отчаяние, ощутить страх в сознании девушки.
На мгновение ему стало жаль их, но затем он вспомнил, кем они были. И сердце его сжалось от негодования.
«Пусть умирают!»
Трое пленников уже почти час находились здесь. В комнате, где они оказались, могло поместиться не менее сотни человек. Они чувствовали себя потерянными и одинокими в пустоте. Говорить было нечего. Горло Авардана пересохло, и он бессильно ворочал головой из стороны в сторону. Это была единственная его часть, которая могла двигаться.
Глаза Шекта были закрыты, губы бледны и сухи.
– Шект. Слушайте, Шект! – слабо прошептал Авардан.
– Что?.. Что? – такой же слабый шепот.
– Что вы делаете? Спите? Думайте, думайте!
– Зачем? О чем думать?
– Кто такой Джозеф Шварц?
– Ты не помнишь, Бел? – прозвучал тонкий и усталый голос Полы. – Тогда, в магазине, мы встретились впервые.
После яростной борьбы с собой Авардану удалось поднять голову на два мучительных дюйма. Теперь ему стала видна часть лица Полы.
– Пола! Пола! – Если бы он мог приблизиться к ней, так, как он мог это делать в течение двух месяцев, когда не воспользовался такой возможностью. Она смотрела на него, улыбаясь так слабо, что эта улыбка могла бы принадлежать статуе.
– Мы еще победим, – проговорил он. – Вот увидишь.
Но она покачала головой, насколько позволяла больно сжатая шея.
– Шект, – вновь заговорил Авардан, – слушайте. Как вы встретились с этим Шварцем? Он был вашим пациентом?
– Синапсайфер. Он пришел как доброволец.
– И был подвергнут обработке?
– Да.
Авардан обдумал услышанное.
– Что побудило его прийти к вам?
– Не знаю.
– Но тогда… Может, он работает на Империю?
(Шварц отлично понимал его мысли и внутренне усмехался, но молчал и решил в дальнейшем не говорить ничего.)
Шект покачал головой:
– Работает на Империю? Вы так думаете, потому что это сказал секретарь. Чушь. Да и какое значение это имеет? Он так же беспомощен, как и мы… Слушайте, Авардан, если мы придумаем какую-нибудь убедительную историю, они подождут. Мы могли бы…
Археолог глухо рассмеялся.
– Могли бы остаться в живых? В то время, когда Галактика будет мертва и цивилизация разрушена? Жить? С тем же успехом я могу умереть.
– Я думаю о Поле, – пробормотал Шект.
– Я тоже, – сказал Авардан. – Спросим ее… Пола, мы сдадимся или попытаемся выжить?
Голос Полы был тверд.
– Я выбрала, на чьей я стороне. Я не хочу умирать, но, если моя сторона обречена на смерть, я погибну вместе с ней.
Авардан почувствовал торжество. Когда он заберет ее на Сириус, они будут называть ее землянкой, но она – равная им, и он с огромным удовольствием выбьет зубы любому…
И тут он вспомнил, что вряд ли заберет ее на Сириус, как и кого-либо другого. Да и сам он вряд ли увидит Сириус.
И затем, отбросив мысли об этом, он прокричал:
– Эй, вы! Как вас там! Шварц!
Шварц на мгновение поднял голову и взглянул на обращающегося к нему человека.
Он не сказал ничего.
– Кто вы такой? – продолжал Авардан. – Как вы оказались замешанным во все это? Ваша роль?
При этом вопросе вся несправедливость происшедшего вновь всплыла в сознании Шварца. Вся безобидность его прошлого, весь ужас настоящего ожили в нем, и он в ярости ответил:
– Я? Я – честный человек, упорно трудившийся всю жизнь. Я не приносил вреда никому, никого не беспокоил, заботился о своей семье. – И затем совершенно неожиданно: – Нет, не в Чику! – яростно закричал Шварц. – Я попал в этот сумасшедший мир… Ох, какое мне дело, верите вы или нет? Мой мир в прошлом. Там была земля и еда, и два миллиарда людей, и это был мой единственный мир.
Авардан молчал, пораженный этой словесной атакой. Он повернулся к Шекту…